Риттмайстер (ротмистр) Манфред фон Рихтгофен – знаменитый Красный Барон, лучший ас и, без сомнения, самый известный летчик Первой мировой войны. С лета 1917 года он командовал 1-й истребительной эскадрой (JG I), больше известной как «Цирк Рихтгофена», и погиб в боевом вылете 21 апреля 1918 года. Кто же сбил Красного Барона?

21 апреля в 10:30 утра с аэродрома Капи взлетели «Фоккеры»-трипланы истребительной эскадрильи Jasta 11 – всего 10 машин в двух звеньях, одно из которых повел сам Рихтгофен. Над Соммой они встретили «Альбатросы» из Jasta 5 (численность неизвестна, но вряд ли более десятка машин), а с другой стороны фронта туда же подошли три пятерки «Кэмелов» из 209 Sqn RAF. Кроме того, в этом районе находилось еще несколько немецких разведчиков и пара R.E.8 из 3 Sqn AFC.

В долгом, но не особенно результативном для обеих сторон бою приняли участие все перечисленные выше самолеты. Спустя полчаса маневров и стрельбы противники разошлись и вернулись на свои базы. Время шло, все «Фоккеры» один за другим совершили посадку, но красный самолет на аэродром так и не вернулся.

После разбора полетов и опроса передовых артиллерийских наблюдателей было установлено, что ротмистр погнался за одним или двумя «Кэмелами», сумел одного из них сбить, но затем совершил вынужденную посадку, предположительно из-за отказа двигателя или повреждений от огня с земли. Немцы решили, что Рихтгофен попал в плен, и были настолько в этом уверены, что когда два дня спустя до них дошло известие о проведенных союзниками похоронах летчика, они предположили, что барона просто расстреляли после приземления, отомстив за гибель множества британских пилотов. Однако вскоре эта версия благополучно забылась, и наиболее вероятной стали считать гибель командира JG I от зенитного (пулеметного) огня.

Союзникам тоже было небезынтересно знать, кто же сбил немецкого аса. Они даже провели небольшое расследование, пусть и без лишнего фанатизма (вскрытие тела, например, делать не стали, ограничившись поверхностным осмотром). По его результатам победителем был признан командир флайта «A» 209-й эскадрильи капитан Артур Рой Браун, для которого этот успех стал десятым и последним. У некоторых членов комиссии имелось «особое мнение», но оно было проигнорировано, не в последнюю очередь из политических соображений: немецкого аса должен сбивать британский летчик- истребитель, а не безвестный пулеметчик с земли.

Капитан Браун перед своим «Кэмелом» с серийным No B7270, на котором он участвовал в бою 21 апреля

За прошедшие десятилетия историки собрали всю возможную информацию о событиях того дня. «Кэмелы» 209-й эскадрильи вступили в бой в 10:45 (немецкое время на час больше). Один из новичков, 2-й лейтенант Уилфред Мэй, нарушил приказ «держаться в стороне от драки» и пошел в атаку. Он обстрелял сначала один «Фоккер», затем другой, после чего с отказавшим оружием оказался в центре схватки. Вспомнив другое указание: «уходить на запад в случае опасности», Мэй так и поступил, однако попался на глаза Рихтгофену.

«Фоккер» Dr.I с серийным No Dr425/17, на котором Рихтгофен ушел в свой последний полет

Когда рядом с «Кэмелом» прошли трассы очередей, британец обернулся и в ужасе увидел за собой красный триплан. Позже Уилфред вспоминал, что спасся лишь благодаря собственному неумению летать: он беспорядочно работал рулями, и маневры машины были непредсказуемы как для него самого, так и для противника. В ходе боя оба самолета на малой высоте уходили на северо-запад. Капитан Браун пришел на помощь ведомому. Переведя самолет в пикирование, он быстро догнал неприятеля, но из-за слишком высокой скорости, чтобы избежать столкновения, вынужден был уйти вверх после короткой очереди. После этого Рихтгофен еще не менее полутора километров (40 секунд) преследовал Мэя, продолжая вести огонь. Затем «Фоккер» начал разворот с набором высоты, но, потеряв скорость, свалился на крыло и врезался в землю возле пикардийской деревушки Во-сюр-Сомм.

В промежутке между атакой Брауна и падением красный триплан обстреливали три зенитных пулемета. Сначала огонь по нему вел «Виккерс» сержанта Седрика Попкина из 24-й австралийской пулеметной роты, затем аэроплан попал в зону эффективного огня двух «Льюисов», прикрывавших 53-ю батарею 14-го австралийского полка полевой артиллерии (пулеметчики – рядовые Роберт Бьюи и Уильям Эванс). У места падения немецкого самолета была сразу выставлена охрана, но едва стало известно имя погибшего летчика, машину буквально растерзали охотники за сувенирами. Тело аса осматривали по меньшей мере три раза, и все врачи сошлись на том, что Рихтгофена поразила единственная пуля, выпущенная сзади-сбоку и прошедшая навылет.

Обломки «Фоккера» Рихтгофена на аэродроме 3-й эскадрильи Австралийского Воздушного Корпуса в Бертангле (http://www.awm.gov.au)

По расположению входного и выходного отверстий можно было приблизительно установить угол попадания пули: 37° сзади и 12° снизу (за начало отсчета принята прямая, проходящая справа налево в горизонтальной плоскости). В зависимости от того, сидел ли летчик прямо или оглядывался назад, прижался к спинке сиденья или наклонился вперед, выстрел мог быть сделан в секторе от 11° вперед до 58° назад и от 12° вниз до горизонта. Получилось, что роковая пуля могла прилететь как с земли, так и с воздуха. Правда, если пуля срикошетила от кости, то все эти расчеты теряют смысл.

«Кэмел» Артура Брауна и «Фоккер» Манфреда фон Рихтгофена (рисунок Михаила Быкова)

В Канаде в музее хранится пилотское сиденье, снятое, как считается, с самолета Рихтгофена. На нем отсутствуют какие-либо отверстия, за исключением крепежных. Если оно действительно с красного триплана, то можно сделать вывод не в пользу Брауна: он стрелял вдогон, а значит, в спинке сиденья должна быть пробоина. В настоящее время большинство историков склоняется к тому, что самый результативный летчик-истребитель Первой мировой войны был сбит огнем с земли.

Вечером 22 апреля Манфреда фон Рихтгофена со всеми воинскими почестями похоронили на кладбище городка Бертангль, в 7 км к северу от Амьена. Британская пресса опубликовала некролог:

«Манфред фон Рихтгофен мертв. Он был храбрецом, аристократом и настоящим бойцом. Пусть он покоится с миром».

Пятница, 31.07.2015 Среда, 05.08.2015

Манфред фон Рихтхофен: первые асы и последние рыцари

На примере Великой войны можно проследить одно из последних проявлений своеобразного слияния образов - солдата «современных» вооруженных сил и рыцарства, исходящего из последних капель дворянской крови. Именно таковы были пилоты Первой мировой войны, и Манфред фон Рихтхофен - лучший среди них.

Начало Первой мировой войны послужило мощным импульсом для развития различных видов вооружения, в том числе и авиации. Изначально авиация не являлась самодостаточным боевым звеном в общем строю с пехотой и флотом. Самолеты (а на тот момент - аэропланы и бипланы) не имели вооружения, были малочисленны и выполняли функцию разведки. Так же обстояло дело с обучением пилотов: никаких специализированных учебных заведений для боевых пилотов не было.

Вспомним, что самый первый самолет был изобретен незадолго до войны 1914–1918 года, поэтому к моменту разгара боевых действий мало кто мог реально оценить военный потенциал самолетов. Несовершенство конструкции, неспособность нести вооружение и невозможность дальних полетов делали самолеты скорее машинами для локальной разведки, чем серьезным оружием.

В первое время после начала войны самолетам, вылетающим на разведку, ничего не угрожало. Полеты были спокойными, а пилоты разных сторон при встрече имели привычку приветствовать друг друга, но вскоре ситуация изменилась. Когда стороны ощутили опасность данных разведки, было принято решение уничтожать летательные аппараты и пилотов. Именно тогда стала развиваться наземная противовоздушная техника, а сами пилоты стали частенько брать в полет ружья. Несмотря на эти меры, особого эффекта не было, и тогда конструкторы начали работать над установкой на модель самолета пулемета, более совершенного на тот момент оружия. Большая скорострельность и высокая кучность стрельбы стали эффективным средством борьбы с самолетами врага.

Именно с этого момента начинается история множества асов обеих воюющих сторон, здесь берет свое начало военная авиация. И именно здесь следует начинать рассказ об одном из лучших пилотов в истории - Манфреде фон Рихтхофене или, как его прозвали, Красном Бароне.

Семья Рихтхофен всегда славилась своими военными. Отец Манфреда был военным, и никто не сомневался, что Манфред и его младший брат Лотар тоже будут носить мундиры. Сначала молодой Манфред избрал для себя кавалерию, ведь ее блеск вс егда привлекал честолюбивых молодых людей. Он был зачислен в уланский полк, и тогда для Рихтхофена началась Великая война. В составе кавалерийского полка он успел поучаствовать в кратких военных действиях на Восточном фронте, а затем был переброшен на запад. Манфред в своей автобиографии говорил, что при переброске их приветствовали как героев, первыми встретивших врага. Здесь же приводится забавный казус - уже близко к пункту назначения, неподалеку от вражеской территории, поезд въехал в тоннель и остановился, кто-то из солдат то ли в шутку, то ли случайно выстрелил в окно, рикошетом пуля ударила в поезд, и остальные всерьез подумали о засаде. Началась пальба в тоннеле, что могло привести к ранениям, но поезд вс коре поехал, и неразбериха кончилась, пострадавших, к счастью, не оказалось.

На Западном фронте карьера Манфреда продлилась недолго - в одном из разведывательных разъездов его отряд попал в засаду и был почти полностью перебит. По простой случайности будущий ас выжил и был переведен в службы тыла. Манфред передавал приказы в отряды на фронте, однако эта работа скорее раздражала его, так как он не мог полностью развить свой потенциал. В итоге дошло до того, что Манфред стал появляться в окопах со связкой гранат, чтобы на самом узком участке ничейной земли бросить их во вражеский окоп. Но разумеется, это не добавляло ему популярности, ведь он то приходил, то уходил, а враг мог нанести ответный удар не сразу.

Амбициозный и честолюбивый, Манфред не выдержал долго этой службы и подал прошение о переведении его на настоящие военные действия. «Я не для этого пошел в армию», - высказался он в своем прошении.

Манфред был переведен в авиацию, на тот момент пр едставляющую собой разведку, где служил на Восточном фронте. На тот момент асом из асов считался пилот германской армии Освальд Бёльке, все пилоты знали о нем и стремились на него походить. У Бёльке было свое подразделение (Jagdstaffel 2), куда он лично отбирал пилотов, и Манфреду посчастливилось быть одним из избранных. К тому моменту война в воздухе кардинально изменилась - было решено множество технический проблем первых летательных аппаратов, и теперь самолеты представляли собой боеспособные вооруженные военные машины, которые могли нанести серьезный ущерб пр отивнику.

В подавляющем большинстве боев германские пилоты сражались с пилотами Великобритании. Как в войсках королевских воздушных вооруженных сил, так и среди имперских пилотов - большинство было потомками более или менее богатых благородных семейств. Многие из пилотов разных сторон были знакомы до начала войны.

Манфред оказался наиболее способным учеником Освальда Бёльке и через некоторое время получил свой первый одноместный самолет (одноместные машины были маневреннее и имели преимущества над д вухместными самолетами). Манфред отдает дань уважения своим противникам, описывая британских пилотов в своей книге как храбрых, временами безрассудных и никогда не отказывающихся от вызова солдат. В воздухе редко случались равные бои.

Немецкие пилоты в своих письмах и книгах сравнивают себя с рыцарями своей эпохи, а воздушные бои - с конным меле (сшибка на конном турнире), что в немалой степени соответствует истине. Сходство несомненно: как и у всадника с копьем, у одноместного самолета было только одно направление атаки - вперед. То же касается и манеры поведения: у пилотов никогда не было искреннего намерения убить своего противника. Более того, если существовала возможность сохранить противнику жизнь, это чаще всего делалось, так как главной целью пилота было сбить самолет.

Манфред фон Рихтхофен был охотником, он с детства любил собирать трофеи. Каждый сбитый самолет он отмечал заказом маленького кубка, а каждый десятый - большим кубком. Эта традиция прошла через всю жизнь пилота до последнего сбитого самолета. Вся его комната в родительском доме была уставлена трофеями.

В конце 1916 года во время боевого вылета Бёльке погиб. Так решился вопрос, волновавший тогда многих пилотов: «Что же произойдет при столкновении самолетов?» Самолет Бёльке не столкнулся с самолетом врага, а только задел его крылом, тем не менее спастись уже было невозможно.

Спустя несколько месяцев Манфред получил под свое командование собственную эскадрилью (Jagdstaffel 11). К тому времени он был самым знаменитым пилотом Германии - именно он сбил Лэно Джордж Хоукера, аса королевских воздушных сил. А вскоре после этой победы получил наивысшую выдаваемую боевую награду - орден за заслуги Pour le Merite. К этому моменту его счет включал в себя 16 сбитых самолетов.

В те годы успех германской авиации развивался очень стремительно, и апогеем стал апрель 1917 года - «кровавый апрель». В этот месяц и союзниками, и государствами центральной Европы были разработаны новые модели самолетов. Но вооруженные силы союзников не успели получить свои машины, результатом чего явилась потеря более сотни самолетов и экипажей. Манфред был уже за гранью, которую когда-либо достигал другой пилот, - число его побед уже близилось к сорока. Тем не менее воздушные воины никогда не теряли благородного поведения - частым явлением было то, что пилот, сбивший самолет противника, старался сам взять его в плен раньше пехоты, чтобы далее устроить для него нечто подобное приему, обсудить с ним последние события и просто общие соображения, после чего, конечно, противник отправлялся в официальный плен. Также пилоты всегда старались передать сообщение о взятии в плен или гибели того или иного летчика на другую сторону нейтральной земли.

Союзники успели окрестить подразделение Манфреда летающим цирком, а его самого - Красным Бароном. С целью, которая доподлинно не установлена (хотя вариантов много), Манфред выкрасил свой самолет в красный цвет. Название же «летающий цирк» пришло из ряда действий - для взаимного опознания самолеты имели яркий окрас, а расположения их были выполнены в форме шатров (такая группировка была выгодной при бомбежках).

Манфред стал широко известен, ему писали множество писем, у него было много поклонниц и возлюбленная, которую, по словам сослуживцев, он собирался взять в жены после окончания войны. Но никто из них так и не раскрыл личности этой женщины. В фильме 2008 года Der Rote Baron в качестве возлюбленной пилота была изображена медсестра Кейт Одерсдорф - это вольная интерпретация и одна из допустимых версий.

Согласно фильму, Барон попал в госпиталь, где познакомился с медсестрой: Манфред получил ранение в голову, которое по стечению обстоятельств не закончилось для него гибелью. По заверениям м ногих сослуживцев, именно это ранение явило собой одну из причин его преждевременной гибели. По словам товарищей, после этой раны барон несколько изменился в характере, и это часто негативно влияло на ведение им боевых действий. Звание, известность и количество побед Красного барона на то время еще более возросло, но вместе с тем возросло желание руководства отодвинуть его от непосредственного участия в боевых действиях: слишком сильный удар по пропаганде нанесла бы его гибель.

Принадлежность Род войск Звание Часть

11-я истребительная эскадрилья
1-й истребительный полк

Награды и премии

Ма́нфред А́льбрехт фрайхерр фон Рихтго́фен (нем. Manfred Albrecht Freiherr von Richthofen ; 2 мая - 21 апреля ) - германский лётчик-истребитель , ставший лучшим асом Первой мировой войны с 80 сбитыми самолётами противника. Он широко известен по прозвищу «Красный барон », которое он получил после того, как ему пришла мысль покрасить в ярко-красный цвет фюзеляж своего самолета Albatros D.V, затем Fokker Dr.I , и благодаря своей принадлежности к немецкому баронскому дворянскому сословию фрайхерр . До сих пор считается многими «асом из асов» .

Происхождение

Манфред Альбрехт фрайхерр фон Рихтгофен родился 2 мая 1892 года в Бреслау , Силезия (сейчас Вроцлав в Польше) в дворянской семье. Отец - Альбрехт фрайхерр фон Рихтгофен; мать - Кунигунда фрайфрау фон Рихтгофен, дядя - Фердинанд фон Рихтгофен . Братья - Лотар фон Рихтгофен, Болько фон Рихтгофен. Сестра - Илзе фон Рихтгофен.

Предком Манфреда был знаменитый прусский фельдмаршал Леопольд I , фюрст фон Анхальт-Дессау . Когда Манфреду исполнилось 9 лет, семья переехала в Швайдниц (сейчас Свидница в Польше). В молодости Манфред увлекался охотой и верховой ездой, что предопределило его выбор карьеры: по окончании кадетской школы, он поступил на службу в 1-й батальон Западно-прусского уланского полка имени императора Александра III (нем. Ulanen-Regiment Kaiser Alexander III. von Russland ).

Гибель

Подробности гибели

Сбитый истребитель фон Рихтгофена

Личный счёт

В течение длительного времени по окончании Второй мировой войны многие историки считали, что 80 сбитых Рихтгофеном самолётов противника - преувеличение немецкой пропаганды. Некоторые авторы заявляли, что на его счёт записывались противники, сбитые его эскадрильей или звеном. Однако, на гребне новой волны исследований мировой войны в 1990-х годах, было проведено подробное разбирательство. Исследование под руководством английского историка Нормана Фрэнкса, опубликованное в книге 1998 года Under the Guns of the Red Baron , документально подтвердило по крайней мере 73 победы Рихтгофена - вплоть до имён сбитых им лётчиков. Вместе с неподтверждёнными фактами его личный счёт может достигать 84 побед.

Награждения

• Крест Дома Гогенцоллернов

В кино

• Первый раз в кино образ фон Рихтгофена воплотил в 1929 году Георг Бюргхардт в фильме «Рихтгофен».
• В известном фильме Говарда Хьюза «Ангелы Ада» () показан Штаб «Летающего Цирка» Фон Рихтгофена, а главных героев сбивает сам фон Рихтгофен (на немецком самолёте - надпись: «Rittm. von Richthofen»).
• Призрак фон Рихтгофена появляется в сериале «Настоящие охотники за привидениями ».
• Появляется в эпизодической роли в фильме «Голубой Макс» (1966).
• В фильме «Дядя Адольф по прозвищу Фюрер» () упоминается «Красный Барон».
• Считается, что главный герой мультипликационного фильма Хаяо Миядзаки «Порко Россо » () Марко Паготт списан с образа Манфреда фон Рихтгофена. Ко всему, Паготт также пилотирует самолёт, крашеный в красный цвет. Прозвище главного героя (Порко Россо) в примерном переводе означает «Красный Свин».
• В телесериале «Приключения молодого Индианы Джонса» ( -) Манфред фон Рихтгофен появляется в эпизоде «Атака ястреба».
• В фильме Месть красного барона () появляется в роли ожившего игрушечного лётчика, на протяжении всей картины преследующего своего убийцу и его семью, мстя за свою гибель.
• Фильм «Фон Рихтгофен и Браун» («Von Richthofen and Brown», Corman Company & MGM, ). Роль Рихтгофена исполнил актёр Джон Филлип Ло (John Phillip Low), а роль Роя Брауна - актёр Дон Страуд (Don Stroud).
• Эпизодическое упоминание фон Рихтгофена происходит в фильме «Летящие парни» () («Flyboys», рос. версия - «Эскадрилья „Лафайет“»). Хотя явно не сказано, что пилотом, преследовавшим машину героя Джеймса Франко , был «Красный Барон», однако этот «неизвестный» пилот управлял самолётом, окрашенным в цвета Рихтгофена.
• Фильм «Красный Барон» (). Роль «Красного Барона» исполнил немецкий актёр Маттиас Швайгхёфер (нем. Matthias Schweighöfer ), страдавший от авиафобии . Изначально на эту роль планировался американский актёр Вэл Килмер .
• В мультфильме 2005 года «Уоллес и Громит: Проклятие кролика-оборотня» в сцене «воздушного» боя Громита с псом Виктора Квортермейна Филиппом самолёт последнего имеет вид биплана «Красного барона».
• Также барон фон Рихтгофен упоминается в песне Snoopy vs. Red Baron группы The Royal Guardsmen.
• В одной из серий мультсериала «Коты быстрого реагирования», а именно «Ghost Pilot», Рэйзору и Ченсу противостоит легендарный ас Red Lynx на красном моторном самолёте - прямая отсылка к Красному Барону.

Манфред фон Рихтгофен родился в городе Бреслау в состоятельной дворянской семье. Родители предполагали, что он изберет для себя военную карьеру, и дали ему соответствующее образование. После окончания кадетской школы он поступил в военную академию. Юноша отличался недюжинными способностями, наука давалась ему легко.

Манфред был зачислен в Западно-прусский уланский полк имени Александра III. С началом Первой мировой войны молодой человек заступает на должность интенданта — таким образом, в его ведении находился учет провианта и другие хозяйственные дела с рутинной бумажной работой. Фон Рихтгофен грезил авиацией и ходатайствовал о своем переводе в пилоты. В 1915-м он становится летчиком-наблюдателем. Манфред писал матери: «Я ежедневно летаю над войсками врагов и докладываю об их передвижении. Три дня назад доложил об отступлении русских. Ты не представляешь, как я был счастлив».

«Красный барон» в 1917 году

Судьбоносной для героя нашей статьи стала встреча с летчиком Освальдом Бёльке. В 1916-м он получил под свое командование истребительную эскадрилью и получил право самостоятельно выбрать пилота. Бёльке остановил свой выбор на Манфреде. Знания, которые ему передавал Бёльке, начинающий летчик называл «святой истиной». 17 сентября 1916-го последовала первая победа фон Рихтгофена. 28 октября он сопровождал Бёльке в его последнем бою — вместе с четырьмя пилотами они атаковали два английских истребителя.

В январе 1917-го Манфред одержал уже 16 побед. Его самолет был выкрашен в красный, отсюда и прозвище — «красный барон». Манфред получил под свое командование эскадрилью Jasta 11. Его также прозвали «красным дьяволом». Он приближался к машине на максимально близкое расстояние, после чего наносил жертве смертельный удар. В рядах неприятеля о летчике слагали легенды — одна из них гласила, что на самом деле аэропланом управляет женщина. В Германии популярность фон Рихтгофена стремительно росла, его образ активно использовался в пропаганде. На имя Манфреда поступали сотни писем от немецких девушек. Известно, что бесстрашный в небе летчик на земле был одержим суевериями — так, он запрещал фотографировать себя перед полетом и не отправлялся в небо, пока не попрощается с любимой девушкой.

В июне 1917-го под его командованием находились уже четыре группы Jasta. В июле «красный барон» получил серьезное ранение, однако оправился менее чем за месяц и отверг предложение командования об уходе в отставку. 16 ноября его наградили орденом «За личную храбрость».

Сбитый истребитель фон Рихтгофена

Последний бой летчика, на счету которого было до 80 побед, произошел 21 апреля 1918 года. Его «Фоккер» преследовали австралийские пулеметчики. «Красной барон» был смертельно ранен — пуля прошла через грудную клетку. Он сумел приземлиться и скончался от полученного ранения — когда австралийские военнослужащие приблизились к «Фоккеру», летчик был уже мертв. На следующий день Манфреда фон Рихтгофена похоронили неподалеку от деревни Бертангу. В 1925-м его останки были перезахоронены на кладбище в Берлине.

Барон МАНФРЕД фон РИХТГОФЕН
КРАСНЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ

Моя семья.
До настоящего времени Рихтгофены не принимали очень большого участия в войнах. Фон Рихтгофены жили всегда в деревне. Практически, мой отец был первым членом нашей фамилии, возымевшим мысль сделаться солдатом. Он поступил в кадетский корпус и служил потом в уланском полку. Нынешнее поколение Рихтгофенов имеет гораздо больше солдат. Я потерял шестерых двоюродных братьев, все они служили в кавалерии.
Отец мой служил в 1-м Кирасирском полку в Бреславле, когда я родился 2 мая 1892 г. Потом мы жили в Клейнбурге, где я до 9 лет получил домашнее образование. Год я посещал частную школу, а затем стал кадетом в Вальштадте. Готовясь к карьере военного, я поступил в 1-й уланский полк.
Другой летчик - Рихтгофен - мой брат Лотар. Он награжден Орденом Pour Le Merite. Самый младший мой брат еще учится в кадетском корпусе и с нетерпением ждет времени, когда сможет поступить на действительную службу. Сестра моя, как и все женщины нашей фамилии, занята уходом за ранеными.

Моя кадетская жизнь.
Одиннадцатилетним мальчиком поступил я в кадетский корпус. Я не стремился стать кадетом, но мой отец хотел этого. Мои личные желания не принимались во внимание. Я трудно переносил строгости дисциплины и армейский порядок. Я не прислушивался к наставлениям и никогда не отличался по учебным предметам. Помоему, излишним было делать более, чем достаточно - поэтому я работал как можно меньше, вследствие чего мои наставники не думали обо мне черезчур много. С другой стороны, я очень любил спорт, особенно гимнастику и футбол, и даже получил от начальника несколько призов.
У меня была ужасающая склонность к разным рискованным трюкам; Однажды, с моим другом мы влезли при помощи тонкого осветительного провода на Вальштадтскую колокольню и привязали на верхушке мой носовой платок. Десять лет спустя, когда я приехал в Вальштадт навестить своего младшего брата, я увидел на колокольне все еще привязанный свой платок.
Кадетский корпус в Лихтерфельде мне нравился гораздо больше. Там мы не были так изолированы и стали жить более по-человечески.
Как-то в состязаниях в Лихтерфельде, моим противником был принц Фридрих - Карл. Я проиграл ему несколько забегов, так как тренировался с меньшим усердием.

Поступление в армию.
Мне очень не терпелось попасть в армию. По окончании выпускных экзаменов я уехал и был назначен в 1-й Уланский полк. Он стоял в Силезии, где у меня было много знакомых и родственников.
Быть кавалеристом - прекрасное начало службы для молодого солдата. Осенью 1912 г. я получил эполеты. Славное было чувство, когда меня называли лейтенантом. Отец купил мне прекрасную лошадь, и я начал ее тренировать. Здесь я сдружился с моим сослуживцем фон Веделем. Мы вместе тренировались для участия в скачках и стипль-чейзе. За день до состязаний моя лошадь поскользнулась и повредила себе плечо, а я сломал ключицу. В другой раз, в стипль-чейзе, моя лошадь упала в реку, я отделался лишь купанием в одежде.
Последний приз я получил в 1913 г., участвуя в скачках на приз Кайзера. Я был единственным проехавшим всю дистанцию без единой ошибки.

Война началась.
Долгое время в газетах, кроме фантастических рассказов о войне, ничего не содержалось. Мы все как-то привыкли к мысли о возможном начале боевых действий, нас так часто заставляли упаковывать наши служебные чемоданы, что это успело нам наскучить. Мы стояли близко к границе, являясь "глазами армии", и меньше всех верили, что будет война. За день до начала военных приготовлений мы сидели в офицерском клубе в десяти километрах от границы, ели устриц, пили шампанское и играли. О войне ни один из нас не думал.
Правда, несколькими днями ранее нас немного насторожил такой факт. Мать Веделя приехала повидать сына из Померании и пригласила всех нас к завтраку. Неожиданно, посреди завтрака, вошел граф Коспот, администратор Ольса. Мы приветствовали его. Он сказал, что специально приехал на границу, чтобы найти подтверждение слухам о скором начале мировой войны. Мы сказали ему, что вероятность войны очень мала. Он был нимало удивлен и сообщил нам, что все мосты в Силезии охраняются армией и что предприняты меры к укреплению оборонительных позиций. Вскоре нам был отдан приказ выступать.
Каждый из нас знал, что ему делать, но в то же время никто не знал, что же является самым главным. Каждый из нас стремился проявить максимум храбрости и доказать всем свою личную ценность.
Нам, кавалеристам, досталась в первые дни трудная, но интересная работа: мы должны были изучать местность, работать в тылу противника и уничтожать важные объекты.
Первый раз я повел своих людей на задание ночью. Рейд прошел без неприятных неожиданностей, так как противник нас не обнаружил. На пятый день мы имели неприятность, чуть не столкнувшись с казаками. К тому времени отряд мой сильно поредел, так как меня обязали каждый день отправлять в штаб по посыльному с донесением.
Мы решили в бой не вступать, а затаиться. Казаки скоро убрались восвояси, а мы вернулись в наш гарнизон. На меня смотрели, как на привидение, так как прошел слух, что мы с Веделем погибли в конце рейда, причем об этом говорилось в таких богатых подробностях, что молва распространилась по всей Силезии. Моя мать принимала уже соболезнования.

Во Францию.
Неожиданно нам приказали погрузиться в поезд. Никто не имел представления, куда нас повезут. Предписывалось взять много провизии для долгого путешествия по железной дороге. Слухов было очень много, но все сходились к тому, что нас повезут на запад.
Так и произошло; нас провезли через Силезию, потом - Саксонию, направляясь, видимо, в сторону Меца. На всех станциях нас встречали толпы народа с цветами и радостными криками. Народ был охвачен военным энтузиазмом. Видимо, те, кто проезжал здесь перед нами, рассказали, что мы встречались с врагом. Нас привествовали, как героев, и мы чувствовали себя, как герои. Ведель покорял девушек найденной им где-то казачьей шашкой. Веселье продолжалось до нашей высадки в Бузендорфе. Там нам было приказано следовать на север, в направлении Люксембурга. Мы не знали, в каких отношениях находится Германия с этой маленькой страной, что повлекло за собой некоторые смешные эксцессы.
Пройдя города Люксембург и Эш, мы вышли к бельгийскому укрепрайону. Мы включились в наступление. Трудностей эта перемена не вызывала, так как мы выполняли те же маневры, что и в мирное время. Вокруг нас двигались разрозненные части нашей армии, царил беспорядок. Дело усугублялось тем, что над нами летали аэропланы, причем тогда, в начале войны, мы еще не знали, что наши машины обозначаются крестами, а неприятельские - кругами, вследствие чего обстреливался всякий имевший несчастье появиться над нами аэроплан. До сих пор старые летчики любят рассказывать, о своих чувствах, когда они расстреливались и друзьями, и врагами с одинаковой беспристрастностью.
Мы двигались, высылая вперед патрули, но злой враг был еще далеко. наконец, мы закрепились в Арленне.
Местные жители вели себя враждебно, но до открытых столкновений дело доходило редко. Однажды я попал в неприятную переделку, поехав через весь город на велосипеде с тем, чтобы осмотреть окрестности с колокольни. Когда я спустился вниз, меня окружили мрачные молодые люди, что-то угрожающе говорившие. У велосипеда были проколоты шины и назад пришлось шесть миль идти пешком. Тогда же я узнал о гибели неподалеку от Арленна моего двоюродного брата.
Как уже бывшие в соприкосновении с неприятелем, видевшие уже войну, мы, кавалеристы, были предметом зависти солдат других родов войск. Для меня это было лучшее время за всю войну.

Свист первых пуль.
21 августа мне было поручено провести поиск неприятеля в большом лесу близ Вертона. Осмотрев опушку и не заметив ничего
подозрительного, я с моим отрядом из пятнадцати человек вступил в лес. Разбитая дорога говорила о том, что незадолго до нас здесь побывала вражеская конница. Мои уланы хотели боя. Лес начал редеть и я почувствовал уверенность, что скоро мы встретим врага.
Впереди нам открылся неширокий луг, обнесенный проволочным заграждением. Вдруг послышался звук копыт. Мы остановились - дорога была загорожена баррикадой. между деревьями я разглядел спешившуюся вражескую кавалерию, примерно сто штыков. Мы очутились в западне. Ничего не оставалось, как повернть назад, несмотря на все желание атаковать. Последовала сумятица, усугубляемая поднявшейся ружейной стрельбой. У нескольких моих людей лошади понесли и я видел, как они перескакивали через проволочное заграждение. Видимо, они попали в плен. Мы продолжили отход, но огонь усилился и несколько лошадей было убито. С остатками отряда я чудом вырвался из западни. Через два дня к нам вернулся мой ординарец, лошадь которого была убита первой. Он сумел скрыться от французов, забравшись на ближнюю скалу, а когда враг удалился, продолжил свой побег.
В ходе сражения у Виртона меня с моим товарищем Лоэном послали на рекогносцировку. Мы разведали противника, составили донесение, а затем, под вечер, обеспокоились проблемой ночлега. Недалеко от позиций противника находился монастырь, куда мы и направились, несмотря на опаснось встречи с неприяелем. Монахи были очень любезны, они накормили и напоили нас очень хорошо, также нужно было дать отдых лошадям.
Ночью меня разбудили известием, что в монастыре французы. С просонья было очень трудно отвечать, и через минуту я и Лоэн мирно спали. Утром выяснилось, что ночью французы прошли мимо монастыря и наши часовые их обстреляли. Мы позавтракали и продолжили путь.
Вскоре мы проехали долину, в которой недавно шло сражение, и увидели, что там находятся французкие солдаты и люди из красного креста. О стрельбе никто из нас и не помышлял. Со всей возможной скоростью мы поспешили вперед и нам стало ясно, что наши войска не наступали, а отступали. К нашему счастью, получилось так, что неприятель отступал в противоположном направлении. Мы прошли деревню Ребельмонт, откуда тронулись в эту разведку. Местный житель радостно сообщил нам, что германцы ушли. Только после полудня мы соединились с нашим полком.

Томление под Верденом.
Я по натуре беспокоен, поэтому мою бездеятельность под Верденом можно назвать томлением. Сначала я был в окопах, в месте,
где ничего не случалось. Потом я сделался ординарцем и надеялся на приключения, но - не тут-то было! Боевые офицеры стали меня презирать и считать "тыловой свиньей". Но я не был в тылу, мне не разреалось выдвигаться далее 1500 аршин за передовой окоп. У меня было хорошее, защищенное от бомб обиталище, откуда мне по приказу надо было бежать к месту боя. Это было довольно утомительное занятие: нужно было бегать с холма на холм взад и вперед, через окопы и грязные ямы. Мое положение было довольно глупым после короткого пребывания на передовой.
Начались земельные работы. Мы не понимали, зачем нужно строить ходы сообщения, рыть новые окопы и пр., тем более, что это считалось уделом военных инженеров. Другие войска к этому не должны были привлекаться. Здесь же, у Камбрэ, каждый трудолюбиво рыл и старался зарыться в землю как можно глубже. На некоторых участках французы были так близко от нас, что мы могли свободно переговариваться с ними, видели их лица и дым их сигарет. Тем не менее, мы старались им всячески досадить, в основном, посредством ручных гранат.
Ожесточенные дневные бои не мешали мне немного поохотиться на диких свиней по ночам. Лишь через несколько месяцев начались события. У нас была назначена маленькая атака и мои надежды отличиться в качестве связного вновь ожили. Но снова разочарование!
Отчаявшись, я написал письмо генералу с просьбой о переводе меня в авиацию. Сначала мне хотели сделать выговор, но потом исполнили мое желание. В конце мая 1915 г. я поступил на авиационную службу - сбылась моя самая невероятная мечта.

Первый раз в воздухе.
Мой первый полет в качестве наблюдателя начался рано утром, в 7 часов. Я был взволнован, у меня не было представления, на что это должно походить. Каждый, кого я ни спрашивал об ощущениях, говорил мне разное.
Мы приехали на аэродром и впервые я влез в аэроплан. Ветер от пропеллера был адский. Первым моим открытием было то, что никак нельзя было связаться с пилотом. Все сносилось ветром. Я вынул бумажку - она исчезла. Мой шлем скатился долой, очки слетели с головы. Моя куртка оказалась плохо застегнута, короче, я чувствовал себя весьма неуютно.
Прежде, чем я успел подумать, что будет дальше, машина покатилась, набирая скорость. Я схватился за бока гондолы. Вдруг толчки кончились, мы были в воздухе, земля уходила прочь от меня.
Мне сказали, куда мы полетим. Я должен был направлять пилота. Мы сделали несколько эволюций и я совершенно потерял представление о том, где мы и куда летим. Я осторожно начал выглядывать за борт. Люди выглядели смешно - маленькими, дома, казалось, выставлены из коробки с игрушками. Вид был очень красивый. На заднем плане был Кельн. Собор выглядел подобно маленькой игрушке.
Быть так высоко над землей, быть господином воздуха - прекрасное чувство. Я потерял чувство времени и был очень огорчен, когда пилот решил, что пора спускаться.
Сильнее всего мне хотелось тотчас же отправиться в новый полет. У меня не было в воздухе никаких неприятностей, скажем, головокружения. Аттракционы типа "американских качелей" мне противны - на них не чувствуешь себя в безопасности. Но на летательном аппарате чувствуешь себя вполне надежно, на аэроплане сидишь, как в удобном кресле, головокружение просто невозможно. В то же время полет действует на нервы, особенно когда аэроплан резко ныряет вниз, когда мотор останавливается и после ужасного шума наступает не менее ужасная тишина. Инстинктивно хватаешься за борта и думаешь: "Ну вот, теперь ты падаешь на землю". Однако, все идет естественным порядком, а посадка, когда снова касаешься Terra fermo, кажется такой простой, что и не должно было быть такого чувства, как страх. Я был полон энтузиазма и готов был сидеть в аэроплане весь день. Я считал часы до следующего старта.

Наблюдателем с Макензеном
10 июня 1915 г. я приехал в Гроссенхайм. Оттуда меня должны были послать на фронт и я стремился вперед, боясь лишь одного: приехать слишком поздно, когда мировая война могла уже закончиться. Чтобы стать пилотом, мне нужны были три месяца, но пока они проходили, мир мог быть уже заключен и моей карьере летчика пришел-бы конец. Я полагал, что вполне годился в качестве наблюдателя, учитывая мой кавалерийский опыт. После двух недель ознакомления с полетами я был послан туда, где оставались еще шансы для маневренной войны - в Россию.
Макензен тогда славно наступал, прорвав русскую оборону у Герлицы. Под Равой Русской я присоединился к его армии. Меня послали в знаменитый 69-й авиаотряд. Будучи совсем новичком, я чувствовал себя весьма глупо. Моим пилотом был обер-лейтенант Цеймер. Теперь он калека. Я единственный оставшийся в строю из всего авиаотряда.
Началось самое прекрасное для меня время. Ежедневно утром и вечером мы должны были летать на разведку и очень часто приносили ценные сведенья.

С Хольком в России.
Летом мы наступали с армией Макензена на Брест-Литовск. Мое дело состояло в разведывании. Я с огромным удовольствием принимал участие в разведывательных полетах, происходивших почти ежедневно. Для наблюдателя важно найти себе пилота с сильным характером.
Однажды нам сказали, что к нам в отряд поступил граф Хольк, и я подумал, что этот человек как раз мне и нужен.
Хольк появился не в "мерседесе" и не в личном спальном вагоне, как мы полагали, а пришел пешком к нам на аэродром Рава Русская. Через сутки появился с багажом его ординарец. Граф был спортсменом не только на земле, летать для него также было спортом. Он был пилотом редкого таланта и не боялся предстать перед неприятелем.
С ним мы совершили много разведывательных полетов вглубь России. Несмотря на молодость Холька, с ним у меня никогда не было чувства неуверенности. Напротив, в критические минуты он поддерживал меня; когда в полете я оглядывался и видел его решительное лицо, это прибавляло мне духу и мужества.
Последний наш поле едва не привел к катастрофе. В тот день мы не имели конкретного задания, мы должны были переменить аэродром, но о месте посадки нам не было известно ничего. Чтобы не подвергать наш старый "сундук" риску, мы полетели в направлении Брест-Литовска. Русские отступали повсюду, все деревни горели - запоминающаяся на всю жизнь, поразительная картина. Мы решили проверить направление вражеских колонн и, делая это, летели над горящим городом Вижице. Клубы дыма, простиравшиеся до высоты 2000 метров, мешали нам продолжать полет, поэтому мы шли на высоте 1500 метров, чтобы лучше все разглядеть. Я советовал Хольку облететь облако дыма, что заняло бы пять минут кружного пути. Но Хольк решил не сворачивать, а полететь насквозь. Как только мы влетели в дым, машина начала качаться. Я ничего не мог видеть вокруг себя, глаза мои слезились от дыма. Внизу было сплошное море огня. Неожиданно машина сорвалась в штопор и начала стремительно терять высоту. Я схватился за стойку и чудом не выпал наружу. Единственной моей мыслью было:"Глупо после всего умереть такой бесполезной смертью".
Мы падали до высоты 500 метров, а затем, ловкостью-ли Холька, или Высшей Волей, мы вдруг выскочили из дыма. Наш "Альбатрос" сразу пришел в себя и полетел прямо вперед, как ни в чем не бывало.
С нас этого было достаточно и мы решили вернуться на старый аэродром, не искушая судьбу. Тем более, в 500 метрах под нами были русские. И тут Хольк крикнул мне, что мотор отказывает. Надо сказать, что и он и я понимали в механике гораздо меньше, чем в лошадиных статях, а до фронта было еще очень далеко, так что мы должны были опуститься между русскими, колонны которых все еще шли под нами. Они стреляли по нам из пулеметов с большим рвением.
Мотор остановился совсем, видимо, в него попали. Нам удалось спланировать и жестко приземлиться на оставленной артиллерийской позиции. Мы с графом выбрались из аэроплана и поспешили укрыться в ближайшем перелеске. У нас на двоих был один револьвер с шестью патронами. Уже из перелеска мы увидели, как к останкам нашей машины идет человек. На нем была шапка, а не каска с пикой, мы подумали, что это русский. Но тут Хольк радостно закричал, это был гренадер прусской гвардии. Вскоре наши предприняли наступление и окончательно овладели артиллерийской позицией. Лишь поздним вечером мы на телеге добрались до нашего аэродрома.

Россия - Остенде.
С двухместного на двухмоторный аэроплан. Действия против России постепенно сходили на нет и 21 августа 1915 г. я был неожиданно переведен на большой аэроплан в Остенде. Там я встретил своего старого друга Цеймера. Здесь война чувствовалась мало; мы жили в гостинице на берегу и веселились от души. Каждый день мы купались. Однажды утром, после купания мы сидели на террасе и пили кофе. Вдруг нам сказали, что приближается английский морской отряд. Вскоре мы увидели вражеские корабли и стали разглядывать их в подзорную трубу. Корабли выпустили три - четыре снаряда по том месту, где мы только что купались. Затем огонь был перенесен на гавань. Снаряды не причинили никакого урона, только один из них попал в "Палас-Отель" и вызвал незначительные разрушения.
Вечером мы с Цеймером полетели испытать новое приспособление, позволявшее нам летать по прямой с одним выключенным мотором. Мы зашли далеко в море. Неожиданно я увидел корабль, шедший под водой. С воздуха можно разглядеть дно на глубине в десятки саженей. Казалось, лодка движется не под, а над водой. Мы обеспокоились ее национальной принадлежностью, но это мог-бы определить лишь моряк, да и то не всегда. У нас на борту было две бомбы и мы с Цеймером стали спорить, сбросить их на лодку или нет. Пока мы думали, выяснилось, что кончилась вода в радиаторе, а до берега было еще 12 миль. Я спокойно приготовился к холодном купанию, но наша "яблочная баржа" все же дотянла до берега на одном моторе и новом приспособлении.
Хорошее дело быть счастливым! Если бы мы не испытывали в тот день новое приспособление, то у нас не было бы ни малейшего шанса вернуться домой и мы бы, без сомнения, утонули.

Капля крови за отечество.
Удивительное дело, но я никогда не был ранен. Видимо, мне просто везло. Однажды пуля прошла через оба моих сапога, другой раз - пробила каску. Был случай, когда пуля прошла вдоль моей руки, через мех и кожу моей куртки, но меня не задело ни разу.
Мы летели с Цеймером бомбить англичан. Я сбросил первую бомбу и решил посмотреть на результат, произведенный ею - зачем же лишать себя удовольствия от вида серовато-белого облака бомбового разрыва! Но вот неприятность - между моими глазами и землей встала непроницаемая преграда в виде нашей "яблочной баржи". Я высунулся за борт, но разрыва не увидел, а лишь услышал его. Тогда я замахал Цеймеру, чтобы он положил машину в вираж, забыв при этом, что наш "большой" аэроплан на самом деле не так уж велик, а винты вращаются слишком близко к фюзеляжу. Неожиданно я почувствовал боль и с удивлением обнаружил, что мой мизинец окровавлен. Получив таким комическим способом свое первое ранение, я быстро освободил наш самолет от остальных бомб и мы полетели на базу. После этого случая моя любовь к большим аэропланам сильно пострадала. Я
должен был неделю сидеть на земле и лечить палец, но зато могу с полным правом сказать, что я был ранен на войне.

Мой первый бой в воздухе.
И я, и Цеймер сильно страдали из-за того, что у нас не было еще ни одного воздушного боя. Каждый день мы летали по 5-6 часов и не разу даже не увидели ни одного английского аппарата. Один только титул нашего Grossflugzeug не позволял нам сомневаться, что для любого вражеского аэроплана встреча с нами станет роковой. И вот в одно прекрасное утро, взлетев, мы обнаружили беспечный "Фарман", ведущий воздушную разведку. Цеймер тт же направился к нему, а я приготовился стрелять. Мне было интересно, что произойдет дальше, ведь я имел о воздушном бое смутное представление.
Прежде чем я смог сориентироваться, наши аппараты бросились друг на друга. Я успел выпустить от силы четыре пули и потерял неприятеля из виду. Тот повис у нас на хвосте и принялся поливать пулеметным огнем. Я не мог отвечать ему. У меня не было чувства опасности, так как я не имел представления во что может вылиться результат нашего боя. Мы долго кружились, как на карусели, после чего англичанин, к величайшему нашему разочарованию, отвернул и полетел прочь.
Мы вернулись домой в прескверном расположении духа.Он ругал меня за плохую стрельбу, а я его - за то, что он не дал мне стрелять.
Осмотрев наш аппарат, мы обнаружили в нем почтенное число пробоин. В тот же день мы еще раз вылетали на охоту, но безуспешно. Я чувствовал себя печально: мне казалось раньше, что одной - двух пуль достаточно, чтобы сбить аэроплан. Теперь же мне казалось совсем наоборот, что пулемет - вообще не оружие против аэроплана, и сколько по нему не стреляй, не собьешь.
Между тем, в храбрости у нас не было недостатка: Цеймер был прекрасный пилот, а я неплохой стрелок. Просто перед нами стояла задача, которая актуальна для многих и сейчас; нам нужно было научиться сбивать врага. В конце концов, летное дело должно быть изучено в совершенстве.

Сражение в Шампани.
Из Остенде нас перебросили в Шампань, где начиналось большое сражение. Мы скоро убедились, что наш Grossflugzeug был вместительным аэропланом, но ему никогда не суждено было стать хорошей боевой машиной.
Однажды я полетел на задание с Остеротом на машине, которая была меньше нашей "яблочной баржи". В трех милях за линией фронта мы заметили двухместный "Фарман" и решили обстрелять его. Остерот ловко пристроился к нему сбоку, так, чтобы я смог стрелять. Я хорошо прицелился и стал обстреливать врага. Тот, видимо, нас сначала не заметил и стал отвечать, лишь когда у меня вышла задержка с пулеметом. Впервые я наблюдал неприятельский аэроплан так близко. Я истратил свой боекомплект в 100 патронов и не поверил своим глазам, когда заметил, что вражеская машина спиралью уходит к земле. "Фарман" упал в воронку и задрал хвост к небу. По карте, он упал в трех милях за фронтом, т.е. был сбит на неприятельской
территории, а в то время такие победы не засчитывались. Иначе, к моей чести, у меня было бы на один сбитый аэроплан больше. Я был очень горд своим первым успехом, в конце концов, нет дела, верят или нет.

Как я встретил Бельке.
Друг мой Цеймер получил истребитель - моноплан "Фоккер" и я остался один. Битва в Шампани свирепствовала, французкие летчики начали интенсивно летать. Нам приказали образовать боевой отряд и погрузиться на поезд 1 октября 1915 г.
Моим соседом оказался неприметный лейтенант, про которого я знал, что на его счету уже четыре сбитых аэроплана и что его имя упоминалось в донесениях. Мне было неловко, что за это время я не имел ни одной подтвержденной победы. Я поинтересовался у него, как ему это удается. Он отвечал, что подходит близко к врагу, хорошо прицеливается и - враг падает. Я сказал, что делаю то же самое, не понимая, что разница между нами состоит в том, что он летает на "Фоккере", а я - на Grossflugzeug.
Я загорелся узнать у этого человека секреты его мастерства.
Мы много общались и наконец, я решил, что мне надо научиться летать на "Фоккере". Теперь моим единственным желанием стало самому научиться уп-
равлять аэропланом. По счастью, вскоре я получил шанс брать уроки пилотажа на старом "сундуке" в Шампани. Я занялся тренировками как следует и после двадцати пяти тренировочных полетов был готов к экзамену - первому самостоятельному полету.

Мой первый самостоятельный полет.
10 октября 1915 г.
В этот день вечером мой учитель Цеймер сказал мне: "Теперь вы полетите сами". Должен сказать, что я изрядно перетрусил. Но это чувство не достойно человека, сражающегося за отечество, поэтому я не подал вида и забрался в машину. Цеймер еще раз объяснил мне, что нужно делать, и я запустил мотор. После короткого разбега я взлетел. Я перестал чувствовать боязнь, скорее я был горд, что наконец - то лечу сам. Я заложил размашистый левый вираж и стал готовиться к посадке. Выключив мотор, я стал снижаться, как меня учили, но машине не хотелось мне подчиняться. Я потерял равновесие, сделал несколько панических движений и аэроплан скапотировал.
Я был очень огорчен, глядя на повреждения, которые претерпел мой аппарат. Все же они были не очень велики. Еще через два дня настойчивых тренировок я овладел премудростью посадки. Две недели спустя я проходил свой первый экзамен. Я выполнил всю предписанную мне программу, описав несколько восьмерок и успешно пикируя.
Однако, к моему вящему огорчению, мне сказали, что я не справился. Единственным способом попасть в летчики было еще раз пройти весь путь с начала.

Мои тренировки в Дебрице.
Чтобы пройти испытания заново, я должен был ехать в Берлин. Мне было предписано отправляться на Гигантском аэроплане. Его отличие от нашей "баржи" состояло в еще болших размерах. Этот аэроплан окончательно уверил меня в том, что чем меньше аппарат, тем он пригоднее для воздушного боя. Большие самолеты подходят лучше всего для роли бомбардировщиков, они слишком неповоротливы для других заданий.
Я прибыл в Дебриц, близ Берлина, вместе с моим товарищем фон Линкером. Мы одновременно тренировались, имели одинаковые способности и наклонности. Нашей целью было стать истребителями, летать на "Фоккерах" и попасть на Западный фронт. Год спустя наши дороги пересеклись вновь и мы короткое время летали вместе. Он погиб, сбив три аэроплана.
В Дебрице были хорошие возможности для охоты. В имении Бухов меня хорошо знали и приглашали поохотиться, но казарменное положение не давало мне этого сделать. В Бухове я условился о том, что вечером буду прилетать и ночью охотиться на свиней с хозяевами. Вечером мы со вторым летчиком прилетали в Бухов, садились и я отправлялся на охоту, а пилот возвращал аппарат на аэродром. Утром мой пилот доставлял меня обратно. Это было подчас нелегко, так как лететь приходилось в любую погоду, впрочем, мой друг ни разу меня не подвел.

Я стал летчиком.
В рождество 1915/16 г.г. я выдержал экзамен и стал истребителем. После этого меня командировали на заводы Фоккера в Шверин, куда я полетел вместе со своим механиком. После осмотра заводов мы полетели в Бреславль, затем - в Швейдниц, оттуда - в Любен, и наконец, вернулись в Берлин. Будучи опытным наблюдателем, я ни разу не сбился с дороги, мы сделали несколько остановок в пути, посещая моих родственников.
В марте я присоединился ко Второму истребительному отряду под Верденом. Летая на двухместном аппарате, я изучал тактику воздушного боя.
26 апреля я получил неофициальную рекомендацию в сообщении с места боев, хотя имя мое упомянуто не было. Незадолго до этого я
установил на своем аэроплане пулемет по типу "Ньюпора". Над моей установкой посмеивались, очень уж она примитивно выглядела. Но в описываемый день я встретил неприятельский "Ньюпор", пилот которого был, видимо, как и я, начинающим. Когда я подлетал к нему, он бросался наутек. У меня и мысли не было его сбивать, я просто решил проверить на нем свою установку. Я пристроился сзади него и открыл огонь короткими очередями. "Ньюпор" перевернулся на спину и стал терять высоту. Сначала я думал, что это трюк, который часто проделывают французы,стремясь выйти из боя, но перевороты не прекращались. Он упал в лес неподалеку от форта Дуомон, на вражеской территории. Мой наблюдатель поздравил меня; это был второй мой сбитый, правда, опять не отнесенный к моим 52 победам. В официальном сообщении говорилось, что два неприятельских аэроплана были сбиты над Флери, к югу и западу от Дуомона.

Смерть Холька.
30 апреля 1916 г. я летел над фортом Дуомон и заметил, что невдалеке один "Фоккер" атакует трех "Кодронов". Я обратил внимание своего наблюдателя на то, что немец очень грамотно ведет бой. Мы предположили, что это был Бельке и решили узнать после полета. Потом я увидел, что силы французов возрасли до 10 аэропланов и немецкая машина, обороняясь, принуждена сильно снижаться. Я не мог оказать ему помощь по двум причинам: во-первых, я был слишком далеко, а во-вторых, мой "Альбатрос" не мог идти против сильного встречного ветра. На высоте около 900 метров "Фоккера" еще раз атаковали и он скрылся в маленьком облаке, и, как мы предположили, ушел под его прикрытием. Каково же было наше горе, когда после полета мы узнали, что это был мой друг по восточной кампании граф Хольк, и что из того облака он упал на землю с простреленной головой. Этот человек всегда служил мне примером для подражания, будучи моим добрым другом. Его смерть явилась для меня ударом и надолго выбила меня из колеи.

Я лечу в бурю.
Под Верденом наша боевая работа нарушалась частыми ураганами, а для пилота нет более неприятной вещи, чем непогода. На Сомме однажды был случай, когда английский патруль из нескольких аэропланов был вынужден из-за сильного ветра приземлиться на нашей территории и сдаться в плен.
Я был послан разведать обстановку в районе крепости Метц. В воздухе висела буря. Я ни разу не проходил сквозь грозовые облака, но от опыта бы не отказался. На обратной дороге у меня было приключение.

На аэродроме Меца меня отговаривали лететь, так как приближалась ченильно серая туча. Но я обещал вернуться на свой аэродром и чувствовал бы себя лжецом, если бы не попытался. Я взлетел и направил аэроплан прямиком в тучу. Хлестал дождь, стало темно.
Я снял свои очки, их залило. Бешеной силы ветер подхватил мой "Альбатрос" как газету. Я насилу справлялся с управлением, при любой попытке встать в вираж меня начинало трепать и сносить. Я вынужден был лететь только по прямой, перескакивая через препятствия; на малой высоте был шанс сохранить ориентацию в пространстве. Я прыгал через дома, колокольни, деревья, холмы... Я приготовился к смерти, несколько раз вокруг меня ударяли молнии.
Внезапно я заметил, что передо мной мрак начинает рассеиваться, и вдруг я вылетел из тучи. Дождь все еще лил потоками, но это было уже не так страшно. Я сел на своем аэродроме, где все уже считали меня погибшим.
Я больше никогда не полечу в бурю, если этого не потребует отечество, слишком уж это напоминает самоубийство. Но все же хочу сказать, что в этот мой полет я испытал славные ощущения и теперь все кажется просто великолепным.

В первый раз на "Фоккере".
С самого начала моей летной карьеры единственным моим стремлением было летать на одноместной боевой машине. После долгого надоедания моему командиру я наконец получил разрешение подняться на "Фоккере".
Мы владели старым истребителем на паях с моим другом Риманом. Я летал по утрам, а он - после обеда. Мы ревностно следили, чтобы наш старый "сундук" всегда был в норме и боялись, что кто-нибудь из нас однажды разобьет его. Раз утром я слетал на задание, но противника не встретил. Вечером полетел Риман и не вернулся. Поздно вечером пехота сообщила о воздушном бое между "Ньюпором" и "Фоккером", причем немецкая машина опустилась где-то в районе Морт-Ома. В середине ночи нам донесли по телефону, что в передовых окопах у Морт-Ома появился германский летчик. Это оказался Риман. Он рассказал, что мотор нашего с ним истребителя был разбит пулей и он с трудом посадил машину, после чего поджег ее и укрылся в снарядной воронке и дождался ночи. В темноте он переполз в наши окопы.
Вскоре мне доверили новенький "Фоккер", который я, каюсь, разбил. Я пошел на взлет, как вдруг на малой высоте отказал мотор. Я не мог посадить машину и она разбилась. К счастью, я не пострадал.

Бомбардировки в России.
В июне нас снова погрузили в вагоны и отправили на восток, в Россию. Мы остановились в Ковеле и остались жить в нашем поезде - очевидное преимущество перед отелем, не надо менять квартиру и всегда готов ехать дальше. Правда, в разгар русского лета неподвижный спальный вагон представляет собою филиал ада. Поэтому мы с двумя друзьями поселились неподалеку, разбив палатку в лесу.
Задания наши на этот раз заключались в бомбардировках железнодорожных узлов. Однажды мы вылетели на бомбардировку станции Маневичи, находившейся на 20 миль в глубине русской обороны - очень далеко. Русские готовились к наступлению и станция была до отказа забита длинными эшелонами, они протянулись на километры и промахнуться было просто невозможно.

Единственной реальной опасностью при полетах в России был отказ двигателя над вражеской территорией. Мы с особым тщанием проверяли двигатели перед стартом. Вражеских самолетов не было, вернее, почти не было, да и подготовлены они были плохо. Противоаэропланная артиллерия русских была хороша, но крайне немногочисленна. Так что полеты в России по сравнению с западным фронтом - сущий курорт.
Я летал груженный бомбами под завязку - иногда мой аппарат поднимал их 8 пудов! Кроме того, у меня были еще два пулемета и очень тяжелый наблюдатель. Аэроплан летел очень нехотя. Тем не менее я участвовал обычно в двух вылетах за день. Жаль, что моя коллекция сбитых, по понятным причинам, не пополнилась ни одним русским.

В рейде на Маневичи мы пролетали над обширнейшими лесами, населенными, видимо, рысями и лосями. Единственной деревней во всей округе и были Маневичи, выглядела сама деревня плачевно, мы отметили лишь несметное число бараков у станции и армейские палатки неподалеку. Видно, другой авиаотряд побывал здесь до нас, так как пути на выезде со станции были разбомблены, а паровоз, стоявший рядом - пускал пар. Я углядел на другом краю станции движущийся локомотив и поспешил остановить его. Мы хорошо прицелились и уронили бомбу на рельсы перед ним. Паровоз остановился.

Мы бросали бомбу за бомбой, хорошо целясь и не торопясь: зенитные ордия работали не в нашем направлении, а русских аэропланов не было и не предвилелось, несмотря на близость их аэродрома. Мы оставили одну бомбу на обратный путь и повернули домой. По дороге мы осмотрели русские лагери. Русские, особенно их кавалерия, очень боятся пулеметного огня с воздуха. Их атаку можно опрокинуть одним аэропланом: при обстреле с него они теряют весь боевой пыл и рассеиваются. Не хотел-бы я быть командиром казачьего корпуса в подобной ситуации. Подарок в виде оставшейся бомбы мы приподнесли русскому змейковому аэростату, поднятому для наблюдения у самого фронта. При нашем появлении его начали быстро спускать,
но когда мы сбросили бомбу, спуск прекратился. Я не думаю, что мы в него попали, наверное, русские просто разбежались, бросив своего товарища в беспомощном положении. Приземлившись, мы обнаружили, что в крыле у нас дырка от пули.

В другой раз нас послали атаковать переправу через реку Стоход, где русские навели наплавной мост. Подлетев к месту, мы были удивлены, что переправа уже действует - по мосту уже переходила кавалерия, очень плотные массы людей и лошадей. Мне стало ясно, что попав бомбой в мост, можно причинить неприятелю огромный урон. Мы сбросили сразу три бомбы, ни одна из них в мост не попала, но беспорядок на переправе начался жуткий. Мой наблюдатель обстрелял переправу из пулемета и мы удалились, так как за нами шел еще весь авиаотряд. Полагаю, что наш удар явился причиной неудачи русской атаки. Возможно, после войны официальные русские документы донесут до меня правду.

Наконец!
В середине августа наш ковельский аэродром посетил Бельке. Он только что ездил с военной миссией в Турцию и сейчас возвращался в главный штаб. Рассказав нам о своем путешествии, он упомянул и о том, что хочет организовать истребительный авиаотряд и продолжить боевую работу на Сомме. Для этого у него имелось разрешение набирать в свой отряд людей, которые, по его мнению, обладали ценностью для его дела. Я не осмеливался просить его взять меня; Мне не наскучил еще русский фронт, здесь было интересно летать, но мысль о карьере истребителя на западном фронте не давала
мне покоя.
На следующее утро Бельке должен был ехать дальше. Совсем рано кто-то постучал в мою дверь и я был вне себя от восторга, увидев на пороге великого человека с лентой "Pour Le Merit". Мы были знакомы, но я и в мыслях не имел стать его учеником. Он спросил, не хочу-ли я поехать с ним на Сомму. Через три дня я уже ехал через всю Германию к новому месту службы. Моя мечта, наконец, исполнилась. Я не думал, что буду иметь тот успех, который имею теперь. Когда я покидал своих в России, один из моих друзей крикнул мне: "Смотри, не возвращайся без Ordre Pour Le Merit!"

Моя первая английская жертва.
17 сентября 1916 г.
16 числа Бельке проинструктировал нас. Мы еще не имели больших успехов, и поэтому внимали с открытыми ртами. Мы получили новые аэропланы и на следующий день полетели с Бельке в первый раз.
Ожидалась большая активность англичан. Подойдя к фронту, мы увидели большой отряд британских самолетов, направляющийся к Камбрэ. Бельке заметил его первым и мы устремились за ним в атаку. Все мы хотели достойно выдержать экзамен в глазах нашего возлюбленного командира.
Мы отрезали англичан от фронта и начали сближение. Нас было пять, их - семеро, больших двухместных бомбардировщиков. Бельке пристроился близко к ведущему, но пока не стрелял. Я последовал его примеру. Моя жертва стала петлять, не давая мне зайти ей в хвост. Я открыл огонь, но не попал. Мой противник отвечал мне из своего подвижного пулемета. Мною владела одна мысль: этот аппарат обязан упасть. Я ни на мгновение не подумал о том, что другой британец может прийти на помощь своему товарищу. Наконец, англичанин перестал петлять, видимо, потеряв меня из виду. Я зашел ему
в хвост так близко, что боялся удариться в него, и дал короткую очередь из своего пулемета. Я чуть не завыл от восторга!! Пропеллер англичанина перестал крутиться, Машина стала странно раскачиваться, видимо, я подстрелил пилота. Наблюдателя также не было видно. Англичанин опустился неподалеку от одного из наших аэродромов. Я настолько был возбужден победой, что сел рядом, чуть не разбив свой аппарат. К нам бежало множество солдат. Мои догадки оказались верны: я разбил ему мотор и жестоко ранил летчика и наблюдателя. Наблюдатель скончался на месте, летчик - по пути в перевязочный пункт. Я почтил память павшего врага и поспешил домой.

Когда я вернулся на аэродром, все уже завтракали, меня спросили, почему я задержался. Я с гордостью сказал, что сбил англичанина. Все были очень рады, в тот день все, кто летел с Бельке, а также он сам, сбили по вражескому аэроплану.
Должен отметить, что с тех пор ни один английский отряд не отваживался летать у Камбре, пока там был отряд Бельке.

Сражение на Сомме.
За всю свою жизнь я не встречал столько вражеских самолетов, как на Сомме. Первые англичане появлялись с восходом солнца, последние исчезали с закатом. Бельке как-то раз сказал, что Сомма - эльдорадо для истребителя. Сам он в кратчайшее время довел число своих побед с 20 до 40. Мы же, не имевшие его опыта, все же смело смотрели в глаза опасности. Каждый день было жарко. Против нас иногда выступало 40 - 60 англичан. Мы, к сожалению, часто оказывались в меньшинстве. Но для нашего противника количество было важнее качества.
Англичане все же, надо признать, проворные парни. Они часто наведывались к нам, прицельно бомбя квартиру Бельке. Они часто вызывали нас на поединки и никогда не отказывались драться, не в пример французам, старавшимся в то время всячески избежать встречи с воздушным противником.
Бельке был нашим кумиром, мы во всем стремились походить на него и не допускали даже мысли о том, чтобы в чем-то отстать. К моменту гибели Бельке наш отряд имел 40 воздушных побед, а к настоящему времени - больше сотни. Дух Бельке, великолепного воздушного бойца, живет среди его достойных последователей.

Смерть Бельке
28 октября 1916 г.
Однажды мы под предводительством Бельке летели на врага. Погода была ветренная, облачная. Кроме истребителей, других аэропланов не было. В разрыве облаков мы увидели два английских аппарата, которые, казалось, забавлялись плохой погодой. Нас же было шестеро.
Бой начался обычным маневром: Бельке напал на одного англичанина, я - на другого. Но я тут же вынужден был отвернуть, так как на моем пути выросла немецкая машина. Бельке был метрах в 200 от меня, он вместе со своим ведомым расстреливал англичанина. Их машины шли крыло к крылу. Вдруг я краем глаза заметил неестественное движение обеих машин. "Столкновение!"- понял я. Такого я еще не видел. На самом деле это было не столкновение, а всего лишь соприкосновение двух аэропланов, но учитывая громадную их скорость, оно имело, по-видимому, фатальные последствия для аэроплана Бельке. Он бросил свою жертву и начал спиралевидный спуск. Когда он прошел подо мной, я увидел, что крылья его аэроплана обломлены. Скрывшись в облаке, он потерял целую поверхность. Его падение сопровождал его ведомый, чей аппарат остался невредим. Когда мы вернулись домой, нас ждала ужасная весть - Бельке погиб. Представляю, как должен был переживать это человек, явившийся невольной причиной гибели нашего комардира. Странное дело: многие люди искренне верили, что являлись лучшими друзьями Бельке, на деле же были едва знакомы с ним. У него не было личных врагов; всем без исключения этот человек был приятен. Только один человек, тот, кто явился причиной его гибели, быть может, был ему ближе других. Ничто не случается без Божьей воли, это единственное утешение для нашей души в течение войны.

Моя восьмая жертва, или Я получаю медаль.
Во времена Бельке 8 побед было почтенным числом. Теперь, когда у некоторых летчиков победы исчисляются десятками, может показаться, что сбивать аэропланы стало легче. Это не так: с возрастанием числа аэропланов возрастает вероятность воздушной победы, но не надо забывать о том, что и тебя тогда могут скорее сбить. Вооружение наших врагов постепенно совершенствуется, а их число возрастает. Когда Макс Иммельман сбил свой первый аэроплан, он обнаружил, что на нем нет даже пулемета! Такая оплошность теперь может быть допустима только на тыловых аэродромах да в учебных частях.

9 ноября 1916 г. мы с моим другом Иммельманом - однофамильцем покойного великого летчика, бывшим всего 18 лет от роду - полетели к неприятелю. Мы с ним были давно и хорошо знакомы, а товарищество - незаменимая вещь в воздухе. У меня было уже семь побед, у Иммельмана - пять. На подлете к фронту мы увидели отряд вражеских бомбардировщиков, идущих в сторону нашего аэродрома. Их было очень много и мы сразу ринулись в атаку. Я приблизился к последней машине и открыл огонь. Первыми очередями я отключил пулеметчика. Возможно, я попал и в пилота, так как машина резко
пошла вниз, не сбросив бомб. Чтобы закрепить успех, я выстрелил еще несколько раз. В то же время Иммельман сел на хвост другому англичанину и также свалил его. Оба аэроплана упали рядом, неподалеку от нашего аэродрома в Ляникуре. Мы поспешили на посадку, чтобы взглянуть на сбитые нами машины. Едва приземлившись, мы вскочили в автомобиль и поехали к месту падения неприятелей. Было очень жарко, я снял куртку, шлем и расстегнул рубашку. Сапоги мои были по колено в грязи, так что вид у меня был совсем не боевой.

Я подошел к машине, ставшей моей жертвой. Вокруг собралось много народу. Я подошел к одному из офицеров, козырнул и спросил его о его впечатлении от воздушного боя. Он детально осведомил меня, а потом, спросив, кто я, взял за руку и куда-то повел. Я очутился в компании нескольких офицеров, коим и был представлен. Мне не нравилось мое положение, так как все они выглядели с иголочки, а я, как уже сказал, имел весьма потрепанный вид. Ко мне проявил интерес странный офицер: он был одет в генеральские брюки, имел неопределенные эполеты и орден на шее. Его моложавое лицо показалось
мне знакомым; во время разговора с ним я застегнулся как можно незаметнее и вообще принял более воинский вид. Я все же не мог вспомнить, кто это. Я простился с ним и поехал домой. Вечером нам в отряд позвонили и я узнал, что беседовал не с кем иным, как с Его Высочеством Великим герцогом Сакс-Кобург Гота. Мне было приказано поехать к нему. Оказалось, что англичане хотели разбомбить его ставку, а я своей атакой сорвал их намеренья. За это я получил сакс-кобургскую медаль за храбрость.

Майор Хоукер.
Я был очень горд, когда узнал, что 23 ноября сбил летчика, считавшегося английским Иммельманом. Произошло это так.
Утром я вылетел на свободную охоту и заметил три английских истребителя. Они бросились на меня, а так как я был не прочь подраться, то не стал их разочаровывать. Я находился ниже их, и поэтому вынужден был ждать, пока кто-нибудь из них меня атакует.
Один англичанин попытался сесть мне на хвост, но я уклонился, встав в крутой вираж. Последовала карусель, мы с англичанином рьяно старались зайти друг другу в хвост. Высота была около 3000 метров.

Я понял, что встретил далеко не новичка. Англичанин никоим образом не желал прерывать бой, да и летел он на весьма поворотливой машине. Мое преимущество состояло в том, что мой аппарат быстрее набирал высоту. Наконец я смог занять позицию чуть выше его и зайти ему в хвост. Высота уже была 2000 метров. Мой оппонент должен был подумать, не пора ли нам распрощаться: ветер все более сносил его к нашим позициям. Когда мы были на высоте 1000 метров, он весело махнул мне рукой, мол, как поживаешь? Круги, выписываемые нами, имели диаметр всего 80-100 метров. Я был настолько близко от него, что глядя вниз, в гондолу его "Де Хевиленда", мог видеть каждое движение его головы.

Англичанин, без сомнения, был хорошим спортсменом, но сейчас перед ним стояла дилемма: садиться в стане врага или попытаться прорваться к своим мимо меня. Естественно, он выбрал второе, напрасно стараясь удрать от меня мертвыми петлями и крутыми виражами. Он пытался в меня стрелять, но промахивался. Тогда он опустился до 100 метров и полетел зигзагами, стараясь запутать не столько меня, сколко наземных стрелков. Стреляя, я следовал за ним на предельно малой дистанции, как вдруг у меня вышла задержка в пулемете, что почти лишило меня успеха. Но мой противник был
настигнут последним моим выстрелом и упал с простреленной головой в 50 метрах за нашими линиями. Пулемет с его аэроплана теперь украшает вход в мое жилище.

Я получаю Ordre Pour Le Merit.
Я сбил шестнадцать врагов и шел во главе списка летчиков - истребителей. Таким образом, я достиг своей цели, ведь в прошлом году я в шутку сказал об этом своему другу. Честно говоря, мне самому в это не очень-то верилось. Но покойный Бельке, как мне сказали, в свое время выделил меня из остальных моих товарищей, сказав, что меня ждет слава лучшего истребителя.
Бельке и Иммельман получили свои Pour Le Merit, сбив по 8 самолетов. На мой же счет Главная квартира хранила до сих пор молчание, что меня, признаться, озаботило. Поговаривали, что мне собираются дать под начало истребительный отряд, что вскоре и подтвердилось: к нам пришла телеграмма, в которой говорилось, что лейтенанту Рихтгофену поручается командование 11-м истребительным авиаотрядом. Должен сказать, что меня это раздосадовало: я очень не хотел переходить куда-либо из отряда Бельке, от своих товарищей, с которыми я уже сдружился и слетался. Кроме того, я ждал, что мои заслуги будут, все же оценены, мне нужен был орден Pour Le Merit.

Два дня спустя, когда мы сидели всем отрядом, справляя мой отъезд, из Главной квартиры пришла вторая телеграмма, о том, что Его Величество Кайзер изволил пожаловать мне Ordre Pour Le Merit. Это была неописуемая радость для меня и для моих друзей.
Я никогда не думал, что будет так хорошо командовать авиаотрядом. Даже в самых дерзких мечтах не мог я предположить, что когда-либо будет авиаотряд фон Рихтгофена.

"Красный малыш".
Мне пришла идея покрасить свой "Фоккер" в ярко-красный цвет.
В результате всякий теперь узнавал мою машину в воздухе. Противник также вскоре прознал про это превращение.
Однажды, уже на другом участке фронта, я атаковал неприятельский "Виккерс", фотографировавший наши позиции. Видимо, он не имел возможности защищаться, так как у него не было пулемета.
Подбив аэроплан, я заметил, что он загорелся. Я решил не добивать безоружных и дал ему возможность сесть на вынужденную. Неприятельский аэроплан на земле попал в проволочные заграждния, перевернулся и запылал вовсю, экипаж быстро его покинул. Я же попал в довольно комический камуфлет, так как на высоте 500 метров у меня отказал мотор и я принужден был срочно и без всякой подготовки сесть рядом с моим противником.
Оба англичанина, нимало удивленные моим скоростным спуском, поздравили меня с победой. Это были первые неприятели, сбитые мною и оставшиеся в живых, поэтому мне доставило огромное удовольствие поговорить с ними. Между прочим, я спросил их, знают ли мои противники мой самолет и видели-ли его в воздухе. "О да! -ответил один из них - мы часто его видели. У нас его называют "Красный малыш".

Английские и французкие летчики.
Мы соревновались по количеству сбитых с отрядом Бельке и не могли опередить их: как правило, они имели над нами преимущство, лишь иногда позволяя нам идти с ними на одном уровне. Все зависело от того, имели ли мы дело с фокусниками - французами или со смелыми парнями - англичанами. Правда, их смелость подчас граничила с глупостью, хотя в их глазах выглядела крайним проявленим геройства.
Я полагаю, что главное в воздушном бою это не умение выписывать головоломные вольты, петли и виражи, а выдержка летчика и его желание победить. Можно устраивать в воздух цирковое представление и не сбить ни одного неприятеля. Наступательный дух - вот что главное, и поэтому мы всегда будем иметь инициативу в воздухе. У французов же совсем другой характер: в основном, они бьют из засады, исподтишка. Правда, попасться в западню может только разве новичок, ведь аэроплан в воздухе не спрячешь. Иногда галльский темперамент дает себя знать, и тогда француз атакует,
впрочем, боевого запала хватает, как правило, ненадолго.
Англичане видят в полетах, в основном, спорт. Они находят массу удовольствия в петлянии, полетах на спине и прочих трюках, пригодных разве что для спортивного праздника или для веселения нашей пехоты в окопах. Правда, мы, летчики противной стороны, этого не ценим, требуя от них не цирковых, но боевых навыков. Поэтому победа в воздухе останется за нами.

Я сбит.
Март, 1917 г.
Мы патрулировали отрядом и заметили группу машин неприятеля над германскими артиллерийскими позициями в районе Лянса. Полет на врага и предвкушение схватки очень щекочут нервы, не так даже, как сам бой. В бою от тебя требуется ледяное спокойствие, чтобы хорошо прицелиться и во-время выстрелить. А вот когда ощущаешь неизбежность схватки, когда летишь на противника, разыгрывается охотничий азарт. Мы определили, сколько машин имеет враг, каково положение, выгодно-ли оно для нас. Нас было пятеро, англичан - в три раза больше. Они летели в сомкнутом боевом порядке, расстроить который трудно даже группе аэропланов, а для одиночки - совсем невозможно. Они также заметили нас и развернулись для атаки.
Следя за врагом, мы также сомкнули строй, так как понимали, что если кто-то из наших упадет, мы окажемся в гораздо более плохом положении.

Один англичанин отделился от строя и отвалил в сторону. "Вот тут ты и пропал!"- подумал я и сел ему на хвост. Видимо, у британца не выдержали нервы и его наблюдатель начал стрелять по мне, когда я был еще далеко. Не особенно этим озаботившись, я подошел к нему метров на сто и, прицелившись, дал несколько очередей. В моем воображении я уже видел его сбитым. Я был совершенно спокоен. Продолжив сближение, я приблизился к врагу до пистолетной дистанции в 20 метров и опять открыл огонь, как вдруг раздался сильный треск и я понял, что в меня попали, точнее, в мой аппарат. С ужасом я заметил струю бензина. Мой мотор уменьшил обороты и вскоре замер. Англичанин с удвоенной энергией поливал меня из
пулемета, ведь я прекратил стрельбу. Я начал интенсивно пикировать, выключив магнето, усердно молясь о том, чтобы бензин не полыхнул. Адская жидкость хлестала из пробитых баков мне на ноги.

Оглянувшись, я видел беловатый шлейф бензиновых паров за моей машиной - верный предвестник взрыва или пожара. Тем временем, скорость росла, я уже не мог без риска высунуть голову из кабины.
Высота была около 3000 метров. Схватка осталась далеко позади.
Неожиданно я увидел пылающий падающий аэроплан. Он был похож на наш, но когда он поравнялся со мной, я обрадовался - это был англичанин. Сразу вслед за ним из боя вертикально вниз вывалился еще один аппарат, на этот раз, германский. Он падал, сильно вращаясь, потом все же смог восстановить равновесие.
На высоте около 300 метров я перешел в пологое пикирование, сумел погасить скорость и приземлил машину без поломок на лугу у дороги близ Хейнен Лиетар. Мой товарищ сел благополучно в нескольких километрах от меня. Я сел, свесив ноги из моей пробитой во многих местах птички и сидел так довольно долго, сделав, вероятно, очень глупое лицо.

Вскоре ко мне подъехал офицер. Он очень спешил ко мне на выручку и задыхался. Он осведомился, не случилось-ли со мной чего-нибудь и пригласил поехать с ним в его квартиру в Хейнен Лиетар. Он оказался военным инженером и мало что смыслил в авиации.
Для начала он спросил меня, где мой "шофер" и я сильно пал в его глазах, когда ответил, что я истребитель и летаю один. Затем, уже у себя в блиндаже, он осведомился, сколько аэропланов я сбил. Я ответил, что двадцать четыре. После этого он сухо сказал, что если я захочу есть, к моим услугам офицерский клуб и удалился. Очевидно, я в его глазах оказался наиболее бессовестным лгуном из всех, что он встречал. Хорошо, что со мной был мой Pour Le Merit.

Вечером я показался в офицерском клубе с моим орденом. Мой новый знакомый и его товарищи были крайне смущены и наконец поинтересовались моим именем. Когда они узнали, кто я, их недоброжелательство как рукой сняло, меня угостили шампанским и устрицами, пока наконец за мной не приехал мой ординарец и не увез меня в отряд.
От него я узнал, что вместе со мной был сбит наш товарищ Люберт по прозвищу "пулелов": в каждом бою его машина получала пробоины.
Люберт отделался легким ранением и сейчас был в госпитале. Через несколько месяцев наш дорогой "пулелов" погиб за Отечество.

Приключения летчика.
Конец марта 1917 г.
Наша армия отошла на знаменитые позиции Зигфрида и воздушные сражения началиcь с новой силой. Оставив противнику местность, мы оставили за собою воздушное пространство. Англичане, пытавшиеся перейти от позиционной к маневренной войне, все же покидали окопы с великой неохотой. Мы следили за их поведением и не позволяли своевольничать. В это время был убит принц Фридрих Карл.
Во время свободной охоты, предпринятой отрядом Бельке, лейтенант Фосс сбил англичанина, но и его аэроплан был поврежден. Он опустился в нейтральной полосе между окопов. Ему повезло: мы оставили эту землю, а неприятель ее еще не занял, на ней были только маневренные патрули обеих сторон. Английский аппарат стоял тут же рядом, его пилот думал, что территория уже занята британцами.
Фосс же был другого мнения. Воспользовавшись тем, что англичанин куда-то отошел, оставив аппарат без присмотра, он быстро снял с него пулеметы и другие ценные вещи, зажег аппарат, а затем помахал бежавшим к нему англичанам и был таков.

Моя первая двойная победа.
Рано утром второго апреля я был разбужен канонадой, в этот раз особенно громкой. Вбежал мой ординарец с вестью о том, что наш аэродром атакуют англичане. Я вскочил как ужаленный и быстро оделся. Враги действительно кружились над нашим полем. Мои механики знали, что я не упущу случая поохотиться и моя красная птичка стояла заправленная и готовая к взлету. Я полетел.

Как я ни спешил, оказался последним. Тут же один из англичан попытался сест мне на хвост. Это был двхместный аппарат. Мы начали кадриль. Иногда мой противник летал на спине, иногда смешил меня другими акробатическими номерами. Вскоре мы остались одни, шансы победить были у того, кто окажется хладнокровнее. Мой соперник резко пошел вниз, я так понял, что он собирался садиться, но он решил драться до победного. На бреющем полете он вышел на прямой курс, увлекая меня за собою. Продолжая обстреливать его, я должен был следить, чтобы не задеть домов деревни, над которой мы пролетали. Я почувствовал попадание в свой мотор. Все же он обязан был упасть. На полной скорости он врезался в дом. Я не оставил ему выбора. Это лишний раз доказывет, что британец выказал больше глупой отваги, чем истинного мужества. Вместо того, чтобы опуститься и выйти из боя, он предпочел глупо погибнуть. Энергию и рвение надо отличать от идиотизма.

Я же возвращался домой. Мои товарищи поздравили меня с победой. В тот день наш новичок сбил свой первый аэроплан, а навестивший нас Фосс- двадцать третий. Он шел вторым после меня по результативности. В обед, когда он должен был лететь домой, я вызвался проводить его. Погода ухудшилась и мы не надеялись найти больше дичи. Над Аррасом к нам присоединился мой брат Лотар, узнавший мою птичку по окраске. Вдруг мы заметили английский патруль, задумавий атаковать нас, но увидев мой "красный малыш", отвернули и попытались скрыться, но мы их настигли благодаря быстроходности наших аппаратов. Я был к неприятелю ближе всех и атаковал последний аппарат. Он принял бой, а товарищи его оставили.

Бой был подобен утреннему. Мой противник хорошо знал свое дело и стрелял он неплохо. Но я все же оказался проворнее, сел ему на хвост и пробил бензобак. За ним потянулся бензиновый шлейф. Он попытался уйти от меня в облако, а потом, когда мотор его остановился, продолжил защищаться, отстреливаться до последнего. Но он должен был признать, что проиграл. Когда он наконец приземлился, я опустился пониже, чтобы узнать, убил я его или нет. Что бы вы думали, сделал этот мошенник? Он успел снять с турели пулемет и прострелил мне крыло. Фосс, когда я ему это рассказал, был очень
возмущен и сказал, что на моем месте он бы застрелил наглеца Но я решил проявить великодушие, и этот парень остался одним из немногих, кто пережил мою атаку. Я же в приятном расположении духа полетел домой и отпраздновал свою тридцать третью победу.

Мой рекордный день.
Стояла отличная погода. У нас в отряде был посетитель, который сгорал от желания увидеть воздушное сражение. Мы решили, что можем удовлетворить его любопытство, посадили его с подзорной трубой и взлетели вчетвером. Нам повезло: вблизи нашего аэродрома нам попался неприятельский патруль из пяти машин. в ходе короткого боя на высоте около 2 километров мы повредили три вражеские машины и уничтожили две. Наш друг внизу был нимало удивлен, он ожидал драматического зрелища, а увидел нечто вполне мирное, как казалось с земли до тех пор, пока несколько машин не упало. Из наших никто не был даже ранен. Мы плотно позавтракали и были вновь готовы к подвигам. Наи аэропланы были заправлены и подготовлены к бою. Мы полетели вновь.

К вечеру мы с гордостью телеграфировали, что шесть германских машин уничтожили 13 неприятельских. Отряд Бельке лишь однажды отправил такое донесение. Один из наших, лейтенант Вольф, за сегодняшний день сбил четыре аэроплана, мой брат, Шефер и Фестнер - по два, а я - три.
На следуюий день мы, ужасно гордые, читали о своих подвигах в официальном сообщении. Воодушевленные, мы в этот день сбили еще восьмерых.
Я говорил с одним из пленных английских пилотов и узнал интересную вещь: оказалось, что среди британцев бытовало мнение, что на "красном дьяволе", как теперь именовали мой аэроплан, летает некая юная дама, германская Жанна Д"Арк. Мой английский коллега был удивлен и по-видимому, расстроен, когда я развенчал эту легенду, сказав ему, что эта дама стоит перед ним. Он думал, что на столь необычно выкрашенной машине может летать только женщина.

Хочу сделать небольшое отступление, рассказав, что во всех моих приключениях меня сопровождал мой дог Мориц. Этот пес всегда был весьма разумен и понятлив. Я купил его щенком в Остенде и с самого раннего возраста приучил к аэроплану. В России я иногда возил его с собою вместо наблюдателя, он величаво озирал окрестности, единственная неприятность состояла в том, что механикам часто после таких полетов приходилось драить аэроплан.
Однажды произошел инцидент, чуть не стоивший Морицу жизни.
Вообще, должен сказать, что нормальная смерть для собаки летчика - это смерть от пропеллера. Морицу было тогда уже два года, но он еще не обрел той серьезности, которая присуща собакам его породы.
Он обожал сопровождать мой аэроплан при взлете. Однажды он по обыкновению с лаем бежал впереди моей машины, когда мой аэроплан настиг его. Винт поломался, а Мориц лиился своего великолепного отвислого уха, я в свое время отказался их купировать. После этого уши Морица стали не совсем соответствовать одно другому.

Ночные атаки англичан.
В течение полнолунных апрельских ночей 1917 г. на наш великолепный большой аэродром Дуэ стали наведываться англичане.
Как-то поздним вечером, когда мы сидели в офицерском собрании, нам сообщили по телефону, что замечены британцы. Произошло некоторое смятение. Мы поспешили в бомбоубежище. Сначала мы слышали лишь отдаленное, похожее на комариное, зудение, перешедшее вскоре в рокот мотора. Наши прожектористы и зенитчики были готовы его встретить. Неприятель долго кружил над нашим аэродромом, мы уже подумали, что он отказался от удара по нам и ищет другие цели.

Вдруг он выключил мотор и наверное, начал снижаться. Прожекторы поймали его и поднялась стрельба по всему аэродрому. Мы выскочили из убежища и стали стрелять из карабинов. На охоте в Бухове я поднаторел в ночной стрельбе и сейчас мне представилась возможность применить умение на практике.
Неприятель снизился метров до 100 и сбросил бомбу, за которой последовала целая серия. Фейерверк был красивый, но никакого эффекта не произвел. вообще говоря, я нахожу в ночных бомбардировках больше моральный эффект, расчитанный на слабые нервы, нежели возможность нанести серьезный урон. Под конец летающее пианино бросало свои бомбы с высоты всего 50 метров, что было уже верхом дерзости. После того, как оно удалилось, мы вернулись в собрание и обсудили наши действия в случае, если британец пожалует назавтра. За следующий день по краям поля были вкопаны столбики, на которых установили трофейные пулеметы. Использовать наши пулеметы мы посчитали слишком большой честью для англичан. На
них мы поставили ночные прицелы и с нетерпением стали ждать появления ночных визитеров. Вечером нас опять вызвали из собрания, и мы заняли свои позиции у пулеметов. Первый гость прибыл точно также, как и вчера, на очень большой высоте, а затем опустился до 50 метров, направляясь к нашим баракам. Его поймали в луч прожектора и началась потеха. Наверное, атака кавалерийского корпуса не была бы встречена таким огневым отпором. Все же этот смельчак под ружейно - пулеметным огнем не отвернул, пролетев прямо над нами.

Когда он проходил над нашими головами, мы, естественно, прыгнули в блиндаж, не хватало еще летчикам в расцвете сил погибнуть от гадкой бомбы.
Несмотря на отсутствие видимых повреждений во вражеском аэроплане, наша пальба достигла основной цели, британец сбросил бомбы бесцельно и скрылся. Правда, одна из них взорвалась рядом с моим "красным малышом", но вреда не причинила. После этого я пошел спать, но англичане наведывались еще несколько раз за ночь, однажды один из них так низко прошел над моей квартирой, что я в страхе натянул одеяло на голову. Из окон от близкого разрыва повылетали стекла.

На следующее утро мы были немало обрадованы, увидев, что сбили троих англичан. их аэропланы опустились невдалеке от нашего аэродрома, а летчики были взяты в плен. Жаль, что они оставили нас в покое: они доставляли нам много удовольствия.

Шефер садится между линиями.
20 апреля мы летали на охоту и по возвращении не досчитались Шефера. Все очень надеялись, что он будет дома перед сумерками, но пробило десять, а его все не было. Мы предположили, что он сел где-нибудь на вынужденную, никто и в мыслях не допускал, что он сбит. По телефону мы ничего не узнали. Мы пошли спать, уверенные, что он вернется.

В два пополуночи телефонист разбудил меня и сообщил, что Шеффер находится в деревне И и очень хочет, чтобы его доставили домой. На следующее утро за завтраком нам предстал наш пропавший друг. Его тут же накормили и он рассказал нам о своих приключениях.
Он летел вдоль фронта, возвращаясь домой, как вдруг заметил корректировщик артогня. Он атаковал его и сбил, но солдаты в окопах решили не отпускать его и открыли ураганный огонь. Шефер понял, что его спасение - только в скорости,ведь англичане не догадывались стрелять с упреждением. Но в аэроплан все же попали; с треском остановился мотор, а враг начал палить с удвоенной энергией. Шеффер всемерно пытался уйти из зоны английских позиций.

Как только он приземлился, его аэроплан превратили в шумовку несколько пулеметов с окраины деревни Мошни у Арраса.
Шефер не долго думая, засел в ближайшей снарядной воронке. Ему стало ясно, что он опустился вне английских линий, но очень близко к ним. Благо, было уже довольно поздно. Чтобы наверняка его уничтожить, англичане устроили небольшую артподготовку газовыми снарядами, а затем выслали к обломкам его аэроплана и к месту где он прятался, солдат с пулеметами. Те обстреляли воронку, но в него не попали, хотя и заставили понервничать. Шефер готов был выскочить и бежать.

Ближе к ночи его оставили в покое. Вокруг его воронки прогуливались куропатки, и он, как бывалый охотник, по их голосам понимал, что ему ничего не угрожает. Вдруг одна пара птиц взлетела, за ней последовала другая. Видимо, шел патруль, чтобы пожелать Шеферу спокойной ночи. Шефер понял, что ему пора. Он по-пластунски переползал от воронки к воронке, двигаясь так примерно полтора часа. В конце своего пути он услышал, что к нему приближается группа солдат, но не мог определить, свои это или враги. Наконец, он увидел, что это германский патруль. Солдаты отвели меня к своему командиру, тот сказал, что Шефер сел менее чем в 50 метрах от английских окопов и что наша пехота считала его пропавшим. Он поужинал, а затем отправился в отряд. Англичане начали артподготовку, они хотели провести атаку, чтобы захватить Шеффера. Но он был уже далеко. В два часа ночи он нашел первый телефон в деревне И и соединился с нами.
Мы все были счастливы снова его видеть в добром здравии.
Другой бы на его месте после такого приключения отдыхал сутки, но Шеффер уже во второй половине дня летел с нами на охоту.

Цирк анти-Рихтгофена.
Англичане с некоторых пор решили от меня избавиться и начали охоту за моим "красным дьяволом". Как же они были разочарованы, когда узнали, что весь наш отряд перекрасил аэропланы в красный цвет. Я узнал, что существует некая группа на нашем участке фронта, имеющая целью сбить меня. Тем не менее, мне это нравилось даже больше, чем прежнее положение: теперь покупатели сами заходили в лавку, не надо было заниматься их поиском.
Мы прибыли на передовую и через несколько минут пожаловал горячий британец на "Спаде", пожелавший атаковать нас. Теперь это было редкое явление, англичане признали наступательную тактику излишне дорогой и перестали ей пользоваться. За первым появилось еще два "Спада" против меня, Вольфа и моего брата. В самом начале, несмотря на то, что неприятель считал себя выше нас поскольку сидел в лучших аэропланах, нападающие превратились в обороняющихся. Началась обычная карусель, но ветер нам благоприятствовал, так как дул в сторону германских позиций. Мой англичанин упал первым. я разбил ему мотор и он решил опуститься вниз но я теперь не щадил никого и атаковал его еще раз, после чего он развалился
в воздухе. Вольф и мой брат также вынудили противников опуститься неподалеку от моей жертвы. Мы полетели домой, искренне надеясь, что цирк анти-Рихтгофена продолжит хорошую традицию возвращаться после боя с нами сильно поредевшим.

Визит нашего отца.
Наш отец служил комендантом маленького городка близ Лелля, совсем недалеко от нас. 29 апреля утром он приехал к нам на аэродром. Мы с братом только что приземлились и выскочили из кабин наших аппаратов, крича одно и то же: "Здравствуй, отец, я только что сбил англичанина!" Наш старик был очень рад нам, мы с ним позавтракали а затем отправились на полеты. В это время над нашим полем происходил бой: прорвался английский отряд. Его атаковали разведывательные аэропланы. Неожиданно одна из германских машин перевернулась и выпала из боя, потом перешла в нормальное планирование и приземлилась у нас на аэродроме. Пулеметчик был убит, а аппарат - сильно поврежден. Около полудня мы летали еще раз, я
сбил еще одного англичанина. После обеда я немного вздремнул, а Шефер, Альменродер и Вольф увеличили свой боевой счет на одну машину. Во второй половине дня мы с Фестнером, Альменродером, Шефером и моим братом летали еще два раза, первый раз - неудачно, а во второй - мы с братом атаковали два артиллерийских корректировщика, приближавшихся к нашему фронту. Никогда у меня не было столь быстрой победы. Мой брат также свалил противника, убив пилота. Другие наши товарищи наблюдали за боем в отдалении, ибо у нас действовало правило, что победа должна быть одержана одним аппаратом, остальные могут лишь наблюдать или прикрывать атакующему хвост в случае опасности.

Мы сомкнули ряды, так как поблизости должно было быть собрание клуба анти-Рихтгофена. Мы их обнаружили, но они были слишком высоко и мы были вынуждены ждать их атаки. Их "Совпичи-трипланы" и "Спады" конечно, выше всяких похвал, но летчик не хотели драться, хотя мы им честно предлагали. Не понимаю, какой смысл высылать против нас отряд с тем, чтобы показать хвост? Наконец, один из них набрался смелости и атаковал нашего замыкающего, но мы все демонстративно повернули в его сторону и британец удрал. Начало было положено. Другой англичанин пытался это проделать со мной, но я встретил его пулеметным огнем. Уходя на своем быстроходном аэроплане, он оказался ниже меня и пропал: одноместный истребитель не может вести огонь назад. Я применил к нему один из моих трюков: открыл огонь с большой дистанции, чтобы напугать его. Он встал в вираж, я сократил дистанцию и повторил трюк еще несколько раз, до момента, когда я мог открывать огонь на поражение. С расстояния в 40 метров я пробил ему бензобак и британец запылал и рухнул. За этот день это была моя четвертая победа. Лотар сбил двоих. Похоже, мы устроили отцу прекрасное угощение. Вечером у нас было угощение, мы пригласили несколько человек, в том числе Веделя, бывшего тогда неподалеку. Думаю, англичане совсем потеряли к нам симпатию.

Я лечу домой.
Я сбил 50 аэропланов врага и получил отпуск. Вечером того же дня со мной пожелали говорить по телефону в Главной квартире: Его Величество пожелал со мной лично познакомиться. Я получил это сообщение 30 апреля, а должен был прибыть уже 2 мая. Если бы я воспользовался поездом, то опоздал-бы. Я решил лететь, ведь этот способ передвижения гораздо приятнее. На следующее утро я взлетел, но не на своем красном аэроплане, а на большой двухместной машине. Со мной летел один из моих офицеров, лейтенант Крефт, также предпочитавший воздушный способ передвижения и так же как и я, направлявшийся в отпуск.

Мы летели через Намюр, Льеж, Э ля Шапель и Кельн. Приятно было лететь без мыслей о войне. Погода была прекрасная, мы видели пароходы на реках и поезда на железных дорогах. Мы с легкостью обгоняли все внизу. К вечеру под нами собрались облака, мы продолжали полет по компасу и Солнцу. Чтобы не заблудиться и ненароком не сесть в Голландии, мы спустились вниз и обнаружили, что находимся над Намюром.
Около полудня следующего дня мы достигли Кельна. Накануне газеты сообщили о моей 52-й победе и нас ждал народ.

От Кельна мы некоторое время летели вдоль Рейна. Я неоднократно путешествовал здесь на поезде, пароходе и автомобиле, а вот сейчас летел на аэроплане. Доложу вам, Рейн - очень красивая река с воздуха. Пейзаж проплывал мимо нас слишком быстро, чтобы насладиться его красотами, хотя ощущения скорости, как при поездке в поезде или автомобиле, не было. Кстати, для пилота это коварная вещь: если на несколько минут отвлечься от пейзажа, можно пропустить нужные ориентиры и потеряться. После полудня мы прибыли в Главную квартиру и я отправился к своим друзьям, всю войну проработавшим там. Я в шутку называл их истребителями чернил.

На следующий день я был принят в Главной квартире Гинденбургом и Людендорфом. Было очень не по себе сидеть в Святая Святых - комнате, где вершились судьбы мирв, и поэтому я с радостью подчинился приказу завтракать с Кайзером. Его величество, видимо, был осведомлен, что сегодня мой день рождения, и поздравил меня с моим успехом и с двадцатипятилетием. Он вручил мне подарок. Мог ли я предположить, что в свой двадцать пятый день рождения буду сидеть по правую руку от фельдмаршала Гинденбурга и буду упомянут в его речи?! На следующий день я должен был завтракать с императрицей и полетел в Гамбург, где был принят со всей возможной любезностью и даже катал ее на аэроплане. Вечером ужинали у Гинденбурга, на следующий день я поехал во Фрайбург, где сел на аэроплан и полетел в Берлин. Погода стояла отвратительная, дождь сменялся градом, после чего пропеллер стал зазубрен, как пила. Увлекшись борьбой с непогодой, я забыл сверяться с местностью, а когда спохватился, было уже поздно. Я потерял дорогу и не имел представуления, где нахожусь. Ориентируясь в основном по компасу, я постарался выйти на направление Берлина. Бесполезно! Позже я обнаружил, что меня снесло на 60 миль в сторону. Отчаявшись найти дорогу в непогоду, мы с моим провожатым решили сесть на открытом месте и переждать бурю. Садиться на незнакомом месте - занятие неприятное, так как можно в любой момент загреметь колесом в рытвину и лишиться машины. Так и получилось, при посадке на лугу мы повредили шасси и не могли лететь дальше. Пришлось продолжить путешествие по железной дороге.
Несколько дней спустя я приехал в свой родной город Швейдниц. Народ радовался мне, прошло несколько демонстраций. После этого мне стало ясно, что народ принимает живейшее участие в своих солдатах.

Мой брат.
На восьмой день моего отпуска я получил телеграмму, что мой брат Лотар ранен, в результате расспросов я понял, что он был очень опрометчив. Они вдвоем с Альменродером над неприятельской территорией атаковали пехотный аэроплан, направлявшийся в нашу сторону. Разница в высоте между ними составляла 1000 метров. Брат мой начал пикировать, сближаясь с целью, но противник также спикировал, надеясь уклониться от боя. Лотара не заботило, над чьими позициями он находился. Я иногда тоже не обращал на это внимания, но мой брат совершенно терял голову, если не имел ни одного сбитого за весь полет.

Только на очень малой высоте Лотар сел неприятелю на хвост и сбил его. Случилось так, что над землей в тот день висела дымка и мой брат не успел сориентироваться на малой высоте, а был он далеко за фронтом, за хребтом Вими, который был всего-то метров 100 в высоту, но скрыл от Лотара наши позиции. Он полетел домой через фронт и был сильно обстрелян. В него попали, а вид собственной крови его расстраивал. Ему прострелили бедро и он быстро терял силы. Он перелетел фронт в полуобмороке и потерял сознание, подведя аппарат к первому попавшемуся лугу и выключив мотор. Его
"Фоккер" опустился сам по себе, хотя я не знаю аэропланов, садящихся автоматически. Правда, есть легенда, что на одном из учебных аэролдромов в Кельне есть старый учебный "Таубе", который, когда садишься в него и заводишь мотор, взлетает самостоятельно, делает полукруг и сам садится после точных пяти минут полета. Мой брат не был на такой чудесной машине, но все же при посадке не искалечился. Он пришел в себя лишь в госпитале и был отправлен в Дуэ.

Вообще за Лотаром в воздухе интересно наблюдать. Если он чувствует,и что противник сильнее его, он просто делает вид, что сбит, вываливается из боя и имитирует беспорядочное падение. Зрелище не для слабонервных, особенно для меня, его брата. Неприятель, как правило, бросается вслед, и уж тут Лотар показывает, на что способен, садится легковерному на хвост и сбивает его.
Иногда случаются чудеса. Один раз наблюдатель с вражеского аппарата, подбитого мной и загоревшегося, выпрыгнул из него на высоте в 50 метров, а это высота хорошей колокольни, и отделался лишь переломом ноги. В другой раз я ранил англичанина в голову и двухместная машина, вертикально падая, разбилась. Потом выяснилось, что наблюдатель с этого аппарата только слегка повредил себе череп. В другом случае, также произошедшем у меня на глазах, "Ньюпор", сбитый Бельке, врезался в глину, его летчик был ранен в живот и вывихнул руку в суставе, но остался жив.
А вот случай другого рода. Один из моих друзей на посадке сломал себе спину, когда его аэроплан в конце пробега скапотировал. попав колесом в кроличью нору. Капотирование было медленное, удар незначительный, и все же человек искалечился.

Вообще, Лотар никогда не боялся опасности и ему всегда сумасшедшим образом везло. Например, в 1914 г. он, будучи драгуном, находился зимой на Варте. Переплыть реку с целью разведки было практически невозможно, но он сделал это, удостоверил местоположение русских и вернулся тем же путем назад, после чего провел остаток дня в седле в обледенелой одежде и даже не простудился.
Зимой 1915 г. он поступил на авиационную службу, был наблюдателем, а потом, выдержав экзамен, в марте 1917 г. стал истребителем и попал в мой отряд. В третьем же полете Лотар проявил инициативу, атаковал и сбил англичанина. Четыре недели спустя на его счету было уже 20 побед - наверное, единственный случай в мире. 22-м его соперником стал знаменитый английский капитан Болл, так же хорошо известный, как и майор Хоукер. Они с Лотаром проявили равное мастерство в маневре, и британец пал жертвой лобовой атаки, правда, прострелил Лотару бензобаки. Болл сбил 36 немецких машин, но и сам не избежал такой же участи. Это, на мой взгляд, лучшая смерть для солдата.

Если бы Лотар не был ранен 5 мая, я полагаю, что к моему возвращению из отпуска он бы также имел 52 победы.
Мой отец находил разницу между спортсменом и мясником в том, что последний стреляет ради забавы. Мне, скажем, не доставляет удовольствия сбить два аэроплана подряд, достаточно одного. Мой брат думает иначе. Я наблюдал как он атаковал неприятельский истребитель и расстреливал его до тех пор, пока тот не взорвался.
Рядом с жертвой Лотара оказался второй аппарат, и огонь был тотчас перенесен на него, несмотря на то что первая жертва еще даже не упала на землю. Второй аэроплан также упал. По возвращении он спросил меня, сколько я сбил.
-Одного - ответил я.
-А я - двух! - сказал он.
Я тут же отправил его наводить справки о сбитых. Он, как и подобает мяснику, смотрел небрежно и нашел лишь одного из двоих.
Другого обнаружил я на следующий день...
При посещении Главной квартиры я познакомился с принцем фон Плесс и получил от него приглашение поохотиться в его имении на зубров. Имение Плесс - единственное место в Европе, кроме беловежских угодий русского экс-царя, где водятся зубры. 26 мая я прибыл в Плесс и началась охота, в ходе которой я был атакован гигантским зубром. Я убил одного зверя и был доволен охотой.

Пехотные, артиллерийские летчики и разведывательные машины.
Не стань я истребителем, я бы наверное стал пехотным летчиком, ведь они могут принести максимум пользы своим войскам, чья работа самая трудная. Эти храбрые люди летали в любую погоду и помогали нашим войскам связываться друг с другом, атакуют вражескую пехоту, корректируют стрельбу. Иногда и я этим занимался, выпуская очередь - другую по неприятельским окопам по пути домой с задания. Такая стрельба, конечно, имеет больше моральное значение. Корректирование артогня с помощью беспроволочного телеграфа - занятие еще довольно новое и требующее от летчика специфических данных. Я не могу этим долго заниматься, мой удел - битва. Наверное, лучшими корректировщиками становятся артиллерийские офицеры;
они обладают хорошими познаниями в том виде оружия, с которым взаимодействуют.

На русском фронте мы с покойным другом Хольком провели несчетное число разведок с воздуха. В маневренной войне хорошо проведенная разведка - уже половина успеха. Я действовал кавалерийскими методами, но на Западном фронте этого уже не достаточно. Тут с воздуха все пути сообщения кажутся мертвыми и безжизненными, хотя на деле под вами происходят непрестанные передвижения. Временами анализа в полете бывает недостаточно и приходится фотографировать объект, после чего необходимо в целости доставить пластинки домой, чтобы не начинать все сначала.
Часто фотограф должен ввязываться в бой, хотя я не сторонник этого; Фотопластинка зачастую бывает важнее сбитого отряда. Поэтому, фотограф должен, если возможно, избегать боя.
Сейчас разведка есть наиболее сложное задание, особенно на Западном фронте.

Германские аэропланы.
В течение мировой войны наши аэропланы претерпели значительную эволюцию. Скажем, во время войны появился и развился такой тип, как гигантский аэроплан. Это - колосс, способный нести 3-5 тонн бомб. Он медлителен, неповоротлив, его бензобаки напоминают железнодорожные вагоны. В его корпусе можно гулять. Недалек тот день, когда целые дивизии будут транспортироваться ими.

Полет на таком аппарате возможен не благодаря инстинкту, но благодаря техническим приборам, возимым на борту. В фюзеляже есть даже беспроволочный телеграф, посредством которого можно сообщаться с землей. В фюзеляже подвешиваются и бомбы, похожие на ливерные колбасы. Вооружение их состоит из большого числа пулеметов, а крылья с многочисленными подпорками создают впечатление крепостных сводов. Вообще я нахожу их ужасными, неспортивными, скучными и грубыми. Моя страсть - это одноместный истребитель, что-то вроде моего "красного малыша". Когда летишь на таком, тебе безразличнео твое положение в пространстве - хоть вниз головой, хоть вверх мотором. Можно летать как птица. Полагаю, что скоро можно будет купить личный комплект крыльев, оперения и мотора, одеть его, как костюм, и предаться наслаждению полета.
Думаю, мои дорогие читатели уже смеются над этой сказкой. Но не думаю, чтобы наши дети также смеялись над этим. Пятьдесят лет назад как сказка воспринималась мысль о полете над Берлином. Я помню, какую сенсацию произвел в нашей столице прилет первого "Цеппелина" в 1910 г. Теперь же, когда в небе пролетает дирижабль, немецкий мальчишка редко даже смотрит в небо.

Кроме гигантских аэропланов и маленьких истребительных машин существует еще громадное количество разнообразных типов летательных машин, а изобретательство еще не достигло вершины и, видимо, не скоро достигнет. Поэтому, кто знает на чем будут летать люди год, десятилетие спустя?

Примечание автора литературного переложения
Манфред фон Рихтгофен обрывает свои записи почти за год до своей смерти, последовавшей весной 1918 г. Англичане, еще недавно провозглашавшие барону здравицы, решили, что этот человек для них представляет слишком большую угрозу, ведь к моменту гибели он сбил уже больше 80 аэропланов. Поэтому эскадрилье Британского воздушного корпуса "Блэк Флайт", летавшей на "Совпичах - Трипланах" было дано задание уничтожить "Красного барона" любым способом и любой ценой. "Блэк Флайт" вызвал "цирк Рихтгофена" на поединок, и Рихтгофен, верный традициям авиационного рыцарства, вышел вперед для сражения с командиром британским командиром один на один. На него бросились сразу четыре "Совпича", причем один из
них самоотверженно подставился под его атаку, демонстративно уходя в сторону английских позиций со снижением. Рихтгофен устремился за ним, не заметив другого англичанина у себя на хвосте. Тот обстрелял "Красного малыша" и "Фоккер", не выходя из пике, упал за линией английских окопов. Опознание сбитого показало, что в барона попала единственная пуля - прямо в сердце. Англичане отдали дань уважения своему благородному врагу и похоронили его с подобающими воинскими почестями.